Что такое Израиль

К западу от Гибралтара и Тарифы у берега стоит скала, окруженная стенами, наподобие Тира и Атлита, – старинный порт Кадис, поглощенный в наши дни бесконечным морем пригородов, однообразных «черемушек». Старый Кадис (Гадир, от семитского ГеДер – огражденный – или Кадиш, от семитского КаДоШ – святой) был основан финикийцами, мореплавателями из Тира и Сидона, за 200 лет до царя Хирама, легендарного строителя Соломонова храма. Финикийцы основали и Карфаген на магрибском, африканском берегу. Со временем Карфаген стал центром всех финикийских колоний на обоих берегах, от Севильи до Сахары. Так Иберия и Магриб приобщились к семитской сирийской цивилизации, к той ее части, которая последней пала под напором эллинизма. Уже после того, как Александр Македонский уничтожил империю Ахеменидов, преемницу царства Давида и Соломона, и принес греческую цивилизацию в Сидон и Иерусалим, дальний отпрыск Сирийской цивилизации, Карфаген, процветал на берегах Западного Средиземноморья.

Вслед за этим Иберия и Магриб оказались на периферии римско-греческой цивилизации – после победы Рима над Карфагеном они вошли в состав Римской империи. Самые внушительные следы римского правления на полуострове находятся в Мериде, на испано-португальской границе, маленьком городке, который был когда-то столицей провинции Лузитания, примерно совпадавшей с нынешней Португалией. В Мериде сохранились театр, цирк, мост, триумфальная арка и руины акведука.

Обе страны процветали и при римлянах. Африка дала Риму Апулея, Испания – Сенеку. После распада империи обе страны были завоеваны варварами: франками, свевами, вандалами. Затем вестготы, очередные выходцы с германского севера, вытеснили вандалов в Африку и основали королевство со столицей в Толедо.

Правление вестготов не изменило в массе коренного населения. Насчитывавшие перед началом мавританского вторжения около 100 тысяч человек, вестготы «безуспешно пытались ассимилировать три-четыре миллиона испанцев Средиземноморья», по словам историка Иэна Робертсона. Поначалу вестготы придерживались христианства арианского толка, как и прочие варвары – за важным исключением франков, сразу принявших католичество.

Как и в случае большинства религиозных расколов, причина коренилась не только в теологии. Оказавшись на территории бывшей Римской империи, да еще и в положении властителей, варвары попали в переплет: несмотря на всю свою силу и военное могущество, они ощущали собственную неполноценность рядом с богатыми и культурными экс-римлянами – жителями Прованса, юга Испании, Италии. Два общества – военных правителей-варваров и местных жителей, экс-римлян, – не смешивались на протяжении сотен лет. Большинство варваров предпочло в таких обстоятельствах придерживаться несколько иной веры, чем завоеванное население. Так арианская ересь стала отличительным знаком военной касты.

Франки приняли католицизм и потому получили поддержку церкви – важнейшей институции, оставшейся от Римской империи. Раньше прочих варваров они слились с завоеванными народами, в то время как державшиеся арианской веры вестготы были разбиты и (номинально) изгнаны из Италии. Вестготы со временем, возможно слишком поздно, обратились в католицизм и обрели новую миссию – стремление к единообразию и унификации.

В империях меньшинствам живется неплохо: имперские власти защищают их от местных доминирующих групп. Меньшинствам еще лучше без государства, когда не существует власти и органов государственного подавления, которые могут оказаться в руках большинства. Если не было б центрального правительства в Ливане, мусульмане и христиане не должны были б убивать друг друга в борьбе за контроль в государстве (впрочем, друзы и марониты прекрасно убивали друг друга и без центрального правительства). Не было б центрального правительства на Кипре, в Северной Ирландии, Бельгии – не возникло б и спора о господстве. Сейчас, если центральное правительство ослабевает, принято считать такое состояние временным, и борьба за господство в стране только возрастает, чтобы к моменту консолидации власти получить контроль в государстве. Но если б люди восприняли такое состояние как постоянный, а не преходящий фактор, то положение меньшинств – а все мы меньшинства – стало б более прочным.

По законам диалектики противоположности сближаются. Коммунистическое безвластие и имперское правление, эти две противостоящие крайности, довольно хороши для меньшинств, для «решения национальных проблем». И наименее благоприятствует решению национальное государство, пользовавшееся наибольшей популярностью в XX веке. Это прекрасно видно на примере нынешней Африки, где создание национальных государств обернулось страшной тиранией для меньшинств в Уганде, Нигерии, Родезии-Зимбабве, Эфиопии и других странах. У меня нет сомнения, что независимые Закавказские Советские республики давно устроили бы страшную взаимную резню, если б не имперская власть Москвы. (Это писалось за пять лет до Сумгаита и Карабаха.)