Что такое анафема

В ответ один православный интеллигент вполне резонно заметил: «Но позвольте, графиня, что такое случилось? Разве Вы до сего дня, до дня опубликования синодального определения, вовсе не знали, что пишет и печатает Ваш супруг? Почему же он может всячески поносить Церковь, издеваться над Нею и Ее святынями, кощунствовать, оскорблять совесть верующих, а Церковь не может сказать спокойно своим верным чадам: берегитесь Толстого, он сам себя отлучил от Церкви? Если это кажется для Вас неожиданным, то приходится лишь удивляться Вашей недальновидности. Негодовать на то, что Церковь спокойно сделала предостережение своим чадам от заблуждений, какие распространяет Ваш муж, что она открыто объявила пред целым светом, что он прервал с нею общение, что поэтому и она не считает его своим членом, что она приглашает всех верующих даже к молитве, чтобы Господь вразумил Вашего мужа – негодовать на это, простите, по меньшей мере, непонятно»[132].

Одно ли и то же – веровать в Бога Творца или исповедовать материализм? Все ли равно – исповедовать тайну Боговоплощения или же утверждать, что «понимать Христа Богом и молиться Ему – величайшее кощунство»? Относится ли к числу «обрядовых мелочей» различие в понимании молитвы Толстым («молитва есть напоминание себе о смысле жизни») и живым, религиозным пониманием молитвы как реального обращения человеческой личности к Личности Творца?

Имел бы право Лев Николаевич возмутиться, если б узнал, что его обозвали «зеркалом русской революции»? (А кстати, может, и в самом деле – «зеркало»? Эмиссары, громившие храмы и из церковных риз делавшие портянки, не глазами ли Льва Николаевича смотрели на храм?)

Вот так же и церковные люди выступают с возражениями, когда их вера – вера апостолов и отцов Церкви, вера Евангелия и вера оптинских старцев – подвергается осмеянию или ложным перетолкованиям.

В храмы приходит немало людей, зашедших туда по наводке «колдунов-целителей». Они не Христа ищут, и послали их туда «подзарядиться Осмосом» или «почистить карму».

И церковные люди просто обязаны объяснять этим людям, что храм – это не «космодром». Им надо объяснять, что их просто обманули, что путь ко Христу лежит совсем иначе – мимо «целителей», мимо знахарей, мимо астрологов.

Точно так же тем действительно уже многочисленным людям, которые полагают, что православность (понимаемую скорее чисто этнографически) можно сочетать с теософией, Церковь должна была пояснить: не обманывайтесь. У Христа нет общения с магами.

В том, что Церковь уносит Чашу с искупительной Кровью Христа от тех, кто не считает ее таковой, – рериховские публицисты видят чуть ли не хулиганство: «Ясно, что долбя дубинкой по головам инаковерующих отлучениями, запретами и угрозами – не причащать, не крестить, не отпевать (так нам обещал А. Кураев) – дело не поправить». Помилуйте, да где же здесь дубинка? Тайная вечеря потому и была тайной, что язычники и нехристиане на нее не были приглашены. То, что Спаситель не позвал на эту вечерю иудеев – означает ли, что Он носился по улицам Иерусалима, «долбя дубинкой по головам инаковерующих»?

Можно ли сказать, будто Христос прибег к репрессиям только на том основании, что Он причастил только апостолов, а не римских легионеров? А ведь по В. Сидорову так именно и получается: «Церковь испугалась. Постановление Архиерейского Собора свидетельствует, что она стала на порочный путь запретительных, репрессивных мер».

Церковь не наказывает отлучением от себя, как не наказывает больного врач, ставя ему диагноз.

Отлучение от Церкви и есть диагноз: душа человека поражена гангреной, опухоль гордыни начала застилать глаза несчастному настолько, что он уже не видит неба, не видит ничего, кроме себя самого и своей «правоты». Именно это – «гордыню» – увидел в Толстом оптинский старец.

Ту же болезнь в душе Льва Толстого увидела Александра Андреевна Толстая: «Он издевался над всем, что нам дорого и свято… Мне казалось, что я слышу бред сумасшедшего… Наконец, когда он взглянул на меня вопросительно, я сказала ему: «Мне нечего Вам ответить; скажу только одно, что пока Вы говорили, я видела Вас во власти кого-то, кто и теперь еще стоит за Вашим стулом». Он живо обернулся. «Кто это?» – почти вскрикнул он. – «Сам Люцифер, воплощение гордости».

И не та же ли страсть богоборческой гордыни понуждает оккультистов называть себя самих «Христами»?

Идеология, рожденная гордыней, не может соединить людей, она лишь будет все более и более их разъединять. Так, Лев Толстой, призывающий всех людей к миру и пониманию, к соединению и солидарности, именно в духовной области не смог почувствовать себя единым с народом Божиим, с апостольской Церковью. Толстой был готов собирать «крупинки мудрости» в Kитае и в Индии. И лишь духовной мудрости православия не хотел он замечать.

И проповедь Рерихов привела не к объединению людей, а всего лишь к появлению еще одной религиозной группы, противопоставляющей себя всем остальным и всех, кроме себя, именующей «невеждами».