Что сказал табачник с Табачной улицы

Яркое солнце и внезапный утренний мороз превратили неопрятный двор старого замка в слепящее великолепие. Покрытая накануне водой земля, бесчисленные лужи-лужицы, следы копыт, колея, даже потеки нечистой воды на стенах, — всё вспыхивало, дрожало и переливалось, заполняя то, что оставалось в тени, бесчисленными зайчиками. В бодрящем утреннем воздухе звук пилы, мычание коровы, голоса детей, крики солдат, отрабатывающих военные упражнения, — всё слилось в легкий мелодичный звон. Всё будто было и не было, будто и не касалось Дика Шелтона, который в полном боевом снаряжении, в доспехах, со щитом, в шлеме с султаном, твердо вышагивал через двор замка под удивленными взглядами челяди и солдат. Казалось, даже телята из стойла и гуси из своих плетеных темниц — все с удивлением смотрят ему вслед. У колодца Дик зацепился султаном за болтающуюся на журавле бадью и, будто проснувшись, тупо огляделся.

Солдаты у стены отрабатывали удар алебардой по голове. Стоял сильный гвалт. Дядюшка в разлапистом деревянном кресле наблюдал за учениями и завтракал; ел гусиные яйца, которые торопливо чистил мальчик в куртке с бубенчиками. Тут же сидел священник.

— В растяжку надо брать, бар-р-раны, — дядюшка сорвался с места, подбежал к солдатам. Те бросились врассыпную.

— Да не буду, — он взял алебарду. Поскольку никто не осмелился подставить себя под захват, он продемонстрировал прием на куче солдатских бараньих накидок. Решетчатые окна башни были открыты, дамы — тетушка и еще две усатые старухи — грелись на солнце, выставив на подоконники круглые птичьи клетки.

Победив последнюю накидку, дядюшка обернулся и увидел Дика во всем его великолепии.

— Ты что это, Дикон?

— А что?

Дядюшка отправил в рот яйцо, отчего вся кожа на лице натянулась и уши задвигались, глянул в сторону закрытого окна Джоанны и хмыкнул.

Священник, наоборот, заподозрил что-то и встревожился.

— Птицу следует прикармливать лесной ягодой. От ягоды яйцо душистое, — сказал он.

— Угу, — дядюшка с набитым ртом продолжал следить за солдатами. — Самое время побродить по лесам.

Дик поднес к губам длинный оправленный серебром рог, упер левую руку в бедро и затрубил. Все затихли, в изумлении уставились на него.

— Рыцарь и барон! — закричал Дик на весь двор и опять затрубил. — Я вызываю вас, конного или пешего, на мече или на копье, но без наконечника… не до первой крови, а насмерть…

— Прокляну! Прокляну! — Священник подбежал к Дику. — Сердце остановилось, сердце остановилось, — он толкал Дика, пытаясь увести.

— Ух ты! — Дядюшка наконец проглотил яйцо. — А рог-то мой! Ты что же это? — он строго посмотрел на застывшего от ужаса мальчика с бубенчиками.

— А ну, бегом к Кривой башне, — приказал он солдатам, подошел к Дику, забрал у него рог, осмотрел и вернул. — Точно, мой. И за что же такая немилость?

— Вы опоили своего брата и моего отца цветом папоротника…

Отставленная нога дрожала, чтобы унять эту дрожь, Дик шагнул в сторону, но тут же влетел в большую коровью лепешку и стал с бешенством вытирать сапоги о землю.

— А-а-а… — дядюшка позволил себе вдоволь налюбоваться положением племянника. — Какой папоротник?.. Его испытал священный трибунал, епископ, второй принц крови, еще кое-кто. Ересь, мой милый… Или об этом тебе как раз забыли шепнуть?

Он засвистел в два пальца.

— Всё в порядке, ребята, — крикнул он солдатам, — давай обратно! — и пошел к столу.

Дик в отчаянии огляделся, логика дяди и на этот раз сбила все, что казалось ясным.

— Я вызываю вас, потому что вызываю! — крикнул он уходящей спине дядюшки. — И все!

— Пойди проспись, Дикон, — ответила спина.

Солдаты вернулись, отдуваясь после бега, столпились у стены, не зная, что делать дальше.

Дядюшка взял очищенное яйцо, засунул его в рот и стал жевать, с шумом запивая молоком. Глаза его еще больше сузились, а кожа на лице еще больше натянулась.

Позади Дика, страшно галдя, проползла цепочка уток.

Положение делалось все более невыносимым. Дик опять затрубил.

— Будете вы биться? — заорал он в отчаянии. — И все!

Дядюшка покачал головой.

— Ни в коем случае, — сказал он с набитым ртом. — Просто выгоню тебя вон… И все! — он передразнил Дика.

— Это мой замок, — Дик выхватил меч. — Вы бесчестно завладели…

— Тьфу, — дядюшка выплюнул непрожеванное яйцо. Он закинул лисью безрукавку и, похлопав себя по заду, сказал: — Здесь поищи свое, понял?

Дик пригнул голову, бросился вперед и поймал его за полу халата. Халат затрещал, оставив в руках Дика длинную полосу рыжеватого меха.

— Прокляну! Прокляну! — священник вцепился в Дика и скользил за ним.

— Гаденыш! — ревел дядюшка, показывая всем, и солдатам, и тем, кто сидел в окнах, порванный халат. — А ну, бери его, ребята!

— Солдаты! — Дик взмахнул мечом. — Я сын доброго вашего господина, который… — что «который», Дик не знал, — который…

Через толпу с двумя поленьями неэнергично протиснулся молодой круглоголовый солдат, тот, что ночью ласкал собачку. Он быстро присел, выдохнул и метнул полено. Дик подпрыгнул. Полено пролетело под ним и запрыгало по обледенелым лужам. Круглоголовый метнул второе. Дик опять прыгнул. Солдаты засмеялись.