Что посмеешь, то и пожнёшь

– А! Чтой-то там брешут про тяжёлое с лёгкими! – в подбитом смешке отмахнулись вы от больничных расспросов. – Брешут, брешут! Начисто брешут!

– Ага! Так и брешут… – неуверенно возразил приёмный ваш сын Владимир, уже взрослый, кавалер. – Кашляешь вон, бациллы раскидываешь!

– Ну-к, бацилла! Шлёп-шлёп отсюда! Беги лучше умой «Жигулёнка».

Парень послушно пошёл мыть машину, и вы вернулись к докторам.

– С лёгкими у меня ничего тяжёлого… Порядец!.. Что они понимают? В гроб усандалить – милости прошу! А вылечить – извини-подвинься… Брешут на мои лёгкие… Меня, Антониони, – стишил он голос, шатнулся верхом ко мне, – другая болезня затолкала… Полный звездец! Невысказанные мысли называется.

– По науке это остеохондроз.

– Да какая там наука? Ты это случаем выбежал на науку. Никаковского твоего этого ос… Это у нас родовое. Ты хоть голос моего покойника батечки слыхал? Да что я пытаю… Я сам-то слыхал раз на году… Всё молчал, молчал… В закрытый рот муха не залетит… Молчуком и отошёл… Я тоже весь в папаньку. Жизнюка тако счастье навалила на душу… Людям не похвалишься…

– Ванька! Ветрогон! Сгасни! – прикрикнула старуха мать. – Накидал у сэбэ лишних рюмок, у дурь и покатило?!

– У нас, мамо, гласность же!

– У дураков она никовда не выводилась.

Вы покорно затихли, сронили голову на подставленные кулаки.

Со свежа холмок лежит рассыпчато, пушисто, похож на приоткрытый рот. Кажется, говорится мне:

«Я был тем, чем нынче ты. Ты будешь тем, чем нынче я».

Буду, буду. Куда же я денусь? Не миновать, в сухом дереве не пыхнешь, не дыхнешь, не ворохнёшься. Земля еси, в землю отъидеши…

Если бы не мать, может, вы и рассказали в последнюю нашу встречу, что мяло вас всю жизнь. Я уже всё то знал. С уха на ухо добежало и до Москвы.

Та ваша тайна-беда ясно объяснила мне вас…

И уходила она на Украину. В голодомор.

В тридцать третьем году
Люди падали на ходу.
Ни коровы, ни свиньи,
Тилько Сталин на стини.

Ну, не мне вам рассказывать…

Всё сами знаете…

Вспомните…

Тридцать третий – первый год второй сталинской пятилетки. Именно во второй пятилетке, как торжественно было заявлено всему миру, СССР построит у себя коммунизм. И начали строить коммунизм… голодом. И где? На Украине. Это ж житница, не какая-нибудь там Чукотка. Куда девался хлеб тридцатого – тридцать второго годов? Ушёл, как ходило по газетам, за граничку, ушёл на валюту для сталинской индустриализации с коммунизмом. А народ с голоду пух, «аж шкура лопалась, с трещин сочилась вода». Люди ели людей, ели кошек, собак, крыс. По самым щепетильным подсчётам, только на Украине умерло от голода в тридцать третьем году семь миллионов двести тысяч человек. Это только по Украине. А по России скольким ещё голод срубил жизни?

Мать покормила вас с Василием и увела в лес.

Уложила в скирду.

– Отдохнить, хлопцы…

Вы поснули.

Вы один проснулись… Матери нет…

Вы бегом домой.

А Василия, младшего брата, забыли разбудить. Остался Василий спать один в лесу.

Война осыпала вас орденами.

Подбавил орденов и совхоз.

Но ордена не закрывали раны в душе.

Вся ваша семья, семья ссыльных переселенцев, все годы тишком от мира разыскивала Василия. Достаток не грел вас, лад в чужих нищих семьях рвал вас на куски. Не отсюда ли и злоба? Не отсюда ли и отчуждение?

В конце концов уже стареющий Василий отыскался.

Приехал.

Отец-мать молили:

«Переезжай к нам! Всё тебе оставим!»

Но он-то что ответил!

«Из копны я вскочил в детдом. Потом меня приняли одинокие врачи. Теперь они старенькие. Они мне родители, не вы. И своих родителей я не брошу. На похороны отца-матери приеду. Больше меня тут не будет».

Так и сделал.

На похороны вашего отца приехал. Но на ваших похоронах, дядя Ваня, он уже не появился.

Та ночь в скирде навсегда стала между вами, братьями, навсегда развела вас.

Прав Василий? Не берусь судить. И вам я не судья.

И мать судить не берусь, хотя и всякий зверь не бросит своё дитя на погибель.

То не мать, то голод, то сталинский коммунизм, то сталинская рука вела вас с братом в лес. И если б всё можно было столкнуть на голод, то б и отец-мать должны были остаться в копне. Почему они выбрали только вас двоих? Только на вас на двоих не находилось хлеба? Если уж горе хлебать, так всем по одинаковой ложке.

Чёрная тайна…

Неправда, когда говорят, что тайна умирает вместе с человеком. Вы не унесли свою тайну с собой. Она пережила вас, ушла к живым. Что ей, неприкаянной, теперь делать?

Старики бросили на смерть своих детей, и Бог наказал. Не дал детям этих стариков счастья рожать самим. Матрёна со своим Порфирием бездетно дожимают свой век. Вы побежали кланяться детдому. Взяли мальчика какой-то стакановки-шалашовки. Парень не задался. Пьёт, сбивает баклуши. Не он ли и спихнул вас до срока в могилу?

Простите, дядя Ваня.