Что не так с этим миром

Современный мир необходимо каким-то образом заставить понять, что в теологии и в других сферах некая точка зрения может быть обширной, широкой, универсальной, либеральной и все же вступать в противоречие с другой точкой зрения, которая также является обширной, широкой, универсальной и либеральной. Войны возникают не между сектами, а между двумя универсальными католическими церквями. Единственно возможное столкновение – столкновение одного космоса с другим. Таким образом, на уровне этого разговора необходимо сначала прояснить, что этот женский экономический идеал неотъемлемо входит в женское разнообразие идей и целостное всестороннее искусство жизни, которое мы уже приписали женскому полу: бережливость – это не мелочность, робость или провинциальность; это – часть великой идеи женщины, глядящей во все стороны из всех окон души и несущей ответственность за все. Ибо в обычном человеческом доме есть одна дыра, через которую деньги входят, и сотня, через которую они уходят; мужчина имеет отношение к одному отверстию, женщина – к сотне. Но хотя сама скупость женщины есть часть ее духовной широты, тем не менее верно и то, что скупость вступает в конфликт с особым видом духовной широты, присущей мужчинам этого племени. Это приводит ее к конфликту с бесформенным потоком Товарищества, хаотического пиршества и оглушительных прений, которые мы воспевали в предыдущем разделе. И само это присутствие вечности в предпочтениях двух полов приводит к еще большему антагонизму, ибо один отстаивает всеобщую бдительность, а другой – почти бесконечную производительность. Отчасти из-за своей моральной слабости, а отчасти из-за своей физической силы мужчина обычно склонен расширять вещи в своего рода вечность; он всегда рассчитывает, что званый обед продлится всю ночь, а ночь продлится вечно. Когда работающие женщины из бедных районов подходят к дверям трактиров и пытаются увести своих мужей домой, простодушные «социальные работники» воображают, будто каждый муж – трагический пьяница, а каждая жена – святая с разбитым сердцем. Им никогда не приходит в голову, что бедная женщина в более суровых условиях делает то же самое, что и модная хозяйка, которая пытается отвлечь мужчин от споров за сигарами, чтобы заняться сплетнями за чашкой чая. Этих женщин раздражает не только количество денег, потраченных на пиво, но и количество времени, потраченное на разговоры. По их мнению, человека оскверняет не только то, что входит в уста, но и то, что выходит из уст. Они будут доказывать (как и их сестры всех рангов), что, сколько ни болтай, муж никого не сможет убедить; как будто мужчина хотел бы поработить каждого, с кем он сражается понарошку. Но женские предубеждения на этот счет не беспочвенны: действительно, сугубо мужские удовольствия обладают этим привкусом мимолетности. Герцогиня может разорить герцога ради бриллиантового ожерелья, но ожерелье останется. Торговец может разорить жену ради кружки пива, а где пиво? Герцогиня ссорится с другой герцогиней, чтобы ее сокрушить, чтобы добиться результата; торговец спорит с другим торговцем не для того, чтобы убедить его, а для того, чтобы одновременно насладиться звучанием своего голоса, ясностью своего мнения и мужским обществом. В мужских удовольствиях есть элемент прекрасной бесплодности – вино наливается в бездонное ведро, мысль погружается в бездонную бездну. Все это настроило женщину против общественных заведений, таких как паб и парламент. Ее миссия – борьба с расточительством, а паб и парламент – настоящие дворцы расточительства. В высших классах паб называется «клубом», но это лишь для красного словца. Как ни крути, возражение женщины против «публичного» дома совершенно определенно и рационально: публичный дом тратит впустую энергию, которую можно было бы потратить на частный дом.