Что не так с этим миром

Недавно заговорили о том, что современный человек – наследник всех эпох, что он извлек пользу из череды этих экспериментов. Я не знаю, что ответить на это, могу только попросить читателя взглянуть на современного человека, как это только что сделал я – в зеркале. Правда ли, что мы с вами две сияющие башни, возведенные из самых возвышенных видений прошлого? Действительно ли мы осуществили все великие исторические идеалы один за другим, начиная с нашего обнаженного предка, который был достаточно смел, чтобы убить мамонта каменным ножом, продолжая эту линию греческим гражданином и христианским святым и заканчивая нашим дедом или прадедом, которые могли быть убиты ударом сабли йоменри в Манчестере[42] или расстреляны в 1848 году?[43] Достаточно ли у нас сил, чтобы пронзить копьем мамонта, стали ли мы настолько милосердны, чтобы пощадить его? Есть ли во всей вселенной мамонт, которого мы либо убили, либо пощадили? Когда мы откровенно отказываемся поднимать красный флаг и стрелять из-за баррикад, как наши деды, перед кем мы на самом деле склоняемся – перед социологами или перед солдатами? Действительно ли мы опередили воина и обошли святого аскета? Боюсь, если мы и опережаем воина, то лишь в том смысле, что бежим от него. И если мы обошли святого, боюсь, мы обошли его, не поклонившись.

Вот что я прежде всего имею в виду, говоря об узости новых идей, ограничивающем эффекте будущего. Наш современный пророческий идеализм узок, потому что он постоянно урезается. Мы взыскуем нового, потому что нам не разрешено искать старое. Все это держится на теории, будто мы выжали из идей прошлого все возможное. Но мы не получили от них все то хорошее, что можно было бы получить, а на данный момент, вероятно, и вовсе ничего хорошего не получили. Здесь нужна полная свобода, как для восстановления, так и для революции.

Ныне мы часто читаем о доблести или дерзости, с которой повстанцы нападают на древнюю тиранию или устаревшее суеверие. На самом деле вряд ли есть мужество в том, чтобы нападать на древние и устаревшие вещи, – точно не больше, чем в ссоре с собственной бабушкой. По-настоящему смелый человек бросает вызов тираниям молодым, как утро, и суевериям свежим, как первые цветы. Единственный настоящий мыслитель – тот, чей разум так же свободен от будущего, как и от прошлого. Его так же мало заботит то, что будет, как и то, что было: он заботится только о том, что должно быть. И в этой главе я буду особо настаивать на этой абстрактной независимости. Раз уж я собрался обсуждать, что не так, то в первую очередь «не так» глубоко укоренившееся и не проговариваемое вслух предположение, будто прошлого уже не вернуть. Есть одна метафора, которая очень нравится современным людям – они всегда говорят: «Ты не можешь заставить стрелки часов идти вспять». Простой и очевидный ответ: «Ты можешь». Стрелки часов, механизм, созданный человеком, могут быть повернуты человеческим пальцем до любой цифры или часа. Так же и общество – система, созданная людьми, – может быть воссоздано по любому плану, который когда-либо существовал.

Есть еще одна пословица: «Как постелешь, так и поспишь»; что опять-таки просто ложь. Если я устроился неудобно, с Божьей помощью смогу и перестелить. Мы могли бы восстановить Гептархию[44] или конную почту, если бы захотели. Это, вероятно, займет некоторое время, и столь же вероятно, что делать это очень неразумно, но, конечно, это не невозможно в том смысле, в каком невозможно вернуться в прошлую пятницу. Это, как я уже сказал, первая свобода, которую я требую: свобода восстановления. Я требую права предложить в качестве решения старую патриархальную систему шотландского клана, если она устранит наибольшее количество зол. Она определенно устранит некоторые пороки, например, неестественное подчинение холодным и грубым незнакомцам, бюрократам и полицейским. Я претендую на право возродить полную независимость небольших греческих или итальянских городов, предоставить суверенность Брикстону или Бромптону[45], если это кажется лучшим выходом из наших бед. Это решило бы некоторые наши проблемы: например, в маленьком государстве у нас не было бы тех огромных иллюзий о людях или принимаемых мерах, которые подпитываются крупными национальными или международными газетами. Вы не могли бы убедить город-государство в том, что мистер Бейт[46] был англичанином или что мистер Диллон – головорез, так же, как вы не могли бы убедить хэмпширскую деревню в том, что деревенский пьяница – трезвенник, а деревенский дурак – государственный деятель. Тем не менее я не предлагаю, чтобы теперь Брауны и Смиты носили одежду в разноцветную клетку. Я также не предлагаю провозгласить независимость Клэпхема[47]. Я всего лишь заявляю о своей независимости. Я всего лишь требую дать мне возможность выбирать из всех инструментов во вселенной, и я не согласен заведомо считать какие-то из них непригодными только потому, что их уже использовали.

V. Незавершенный храм