Что я видел. Эссе и памфлеты

Поразительное исключение было сделано для Данте. Человек Данте – это сам Данте. Данте, если можно так сказать, воссоздал себя во второй раз в своей поэме; он воплощает свой тип; его Адам – это он сам. Он никого не искал для действия своей поэмы. Он только взял в качестве второстепенного лица Вергилия. Впрочем, он сделал себя совершенно эпическим, даже не взяв на себя труд изменить имя. То, что он должен был сделать, было действительно просто: спуститься в ад и вновь подняться на небо. К чему стесняться из-за таких пустяков? Он важно стучится в двери вечности и говорит: «Открой, я – Данте».

III

Два величайших Адама, как мы только что сказали: это Прометей, человек, созданный Эсхилом, и Гамлет, человек, созданный Шекспиром.

Прометей – это действие, Гамлет – это колебание.

У Прометея препятствие внешнее; у Гамлета оно внутреннее.

В Прометее воля прибита к четырем конечностям бронзовыми гвоздями и не может пошевелиться; кроме того, рядом с ней два стража: Сила и Власть. В Гамлете воля порабощена еще больше; она связана по рукам и ногам предварительным размышлением, бесконечной цепью, которая сковывает нерешительных. Итак, освободитесь от самих себя! Какой же это гордиев узел – наши мечтания! Внутренне рабство – это настоящее рабство. Преодолейте эту ограду: размышления! Выйдите, если можете, из этой тюрьмы: любви! Единственная камера – это та, где замурована наша совесть. Прометею, чтобы стать свободным, нужно только сломать бронзовый ошейник и победить Бога; Гамлет же должен сломать самого себя и победить самого себя. Прометей может выпрямиться и встать на ноги, даже если ему приходится приподнять для этого гору; Гамлету же, чтобы выпрямиться, нужно приподнять свою мысль. Прометей отрывает от своей груди грифа, этим все сказано; Гамлет должен вырвать из себя Гамлета. Прометей и Гамлет – это две обнаженные печени; из одной течет кровь, из другой – сомнение.

Эсхила обычно сравнивают с Шекспиром на примере «Ореста» и «Гамлета», поскольку обе трагедии представляют собой одну и ту же драму. Действительно, никогда еще сюжеты не были более идентичны. Ученые отмечают здесь аналогию; бессильные невежды, завистливые глупцы испытывают мелочную радость, полагая, что обнаружили плагиат. Это, впрочем, возможное поле деятельности и для эрудитов, применяющих сравнительный метод, и для серьезной критики. Гамлет идет за Орестом, убившим свою мать из сыновней любви. Но это простое сравнение, скорее поверхностное, чем глубокое, поражает нас меньше, чем таинственное сопоставление двух скованных: Прометея и Гамлета.

Не будем забывать о том, что человеческий дух, будучи наполовину божественным, создает время от времени сверхчеловеческие произведения. Эти сверхчеловеческие творения человека, впрочем, более многочисленны, чем мы думаем, поскольку они заполняют все искусство. Помимо поэзии, где чудеса в изобилии, есть в музыке Бетховен, в скульптуре – Фидий, в архитектуре – Пиранези, в живописи – Рембрандт, в живописи, архитектуре и скульптуре – Микеланджело. Мы не называем многих, не менее великих.

«Прометей» и «Гамлет» входят в число этих более чем человеческих творений.

Гигантский замысел, мера, превосходящая обычную, повсюду величие, приводящее в смятение посредственные умы, истинное, при необходимости показанное через невероятное; осуждение судьбы, общества, закона, религии во имя Неизвестного, во имя бездны таинственного равновесия; события, к которым относятся как к сыгранной роли и за которые упрекают Рок или Провидение; страсть, ужасный демон, не оставляющий человека в покое; отвага и иногда заносчивость разума, формы стиля, способные выразить любые крайности; и в то же время глубокая мудрость, кротость гиганта, доброта растроганного чудовища, невыразимая заря, в которой нельзя отдать себе отчет, и освещающая все; таковы признаки этих высших произведений. В некоторых поэмах сияют небесные светила.

Этот отблеск есть у Эсхила и Шекспира.

IV