Что я видел. Эссе и памфлеты

Это, господа, судьба Польши. Но Польша, господа пэры, по-прежнему велика, она велика благодаря симпатии Франции и уважению Европы! Почему? Потому что она служила европейскому сообществу, потому что однажды она оказала всей Европе такие услуги, которые не забываются.

Вот почему, когда восемьдесят лет назад эта нация была вычеркнута из числа наций, мучительное чувство, чувство глубокого уважения проявилось во всей Европе.

В 1773 году Польша была приговорена⁴. Прошло восемьдесят лет, но до сих пор восстановление прав и статуса народа все еще не завершено! Фридрих II терзался угрызениями совести из-за распада Польши, Наполеон сожалел о том, что она не была восстановлена.

Я повторяю, когда одна нация оказывает группе других наций столь неоценимые услуги, она не может просто исчезнуть; она живет, она остается живой навсегда! Угнетенной или счастливой, ей симпатизируют; она находит симпатию всякий раз, когда поднимается.

Безусловно, я мог бы почти избавить себя от труда говорить это, я не из тех, кто вызывает конфликты властей и народные потрясения. Писатели, художники, поэты, философы – люди мирные. Мир делает плодотворными идеи и интересы. Вот уже тридцать лет мир в Европе предоставляет нам великолепное зрелище глубокого единения наций во всемирной индустрии, науке и мысли. Эта работа – сама цивилизация.

Я счастлив, что моя страна является частью этого плодотворного мира; я счастлив, что она свободна и благополучна под властью выдающегося короля, который посвятил себя ей; но я также горжусь тем, что ее охватывает благородный трепет, когда совершается насилие над человечеством, когда в какой-то точке земного шара угнетается свобода; я горд видеть, как среди мира в Европе моя страна занимает ясную и грозную позицию, ясную, потому что она надеется, грозную, потому что она помнит.

Сегодня я взял слово, потому что, как вы все, чувствую благородное содрогание Франции; потому что Польша никогда не должна тщетно взывать к Франции; потому что чувствую, что цивилизация оскорблена недавними действиями австрийского правительства. Крестьянам в Галиции не заплатили, по крайней мере, они это отрицают; но их определенно спровоцировали и поощрили⁵. Добавлю, что это гибельно. Какая неосмотрительность! скрываться от политической революции в революции социальной! Опасаться мятежников и создавать бандитов!

Что теперь делать? Вот вопрос, который порождают сами факты и который задают со всех сторон. Господа пэры, у этой трибуны есть только один долг. И я должен его исполнить. Я не сомневаюсь в том, что, если бы она хранила молчание, г-н министр иностранных дел, этот великий ум, первым сожалел бы об этом.

Господа, могущество великой нации состоит не только из ее флота, армии, мудрости законов и протяженности территории. Помимо всего этого, оно состоит из ее морального воздействия, авторитета, ее здравого смысла и познаний, ее влияния среди просветительских наций.

Итак, господа, вас не просят ввергать Францию в пучину невозможного и неизвестного; у Франции просят не ее флот, не континентальную и военную мощь, а моральный авторитет, влияние, которым эта великая нация по праву пользуется среди народов и которое она использует в интересах всего мира вот уже три столетия, делясь опытом цивилизации и прогресса.

Но что это такое, скажете вы, моральное вмешательство? Может ли оно иметь положительные материальные последствия?

В качестве ответа приведу пример.

В начале прошлого века испанская инквизиция была еще всемогуща. Она обладала огромной властью, превосходившей даже королевскую, и почти перешла от законов к нравам. В первой половине восемнадцатого века, с 1700 по 1750 год, жертвами суда инквизиции стали не менее двенадцати тысяч человек, из которых шестнадцать сотен умерли на костре. Но послушайте. Во второй половине того же века у той же самой инквизиции было не более девяноста семи жертв. И сколько из них было сожжено? Ни одной. Ни одной! Что произошло между этими двумя цифрами, двенадцать тысяч и девяносто семь, шестнадцать сотен костров и ни одного? Война? Прямое вмешательство армии какой-либо нации? Усилия нашего флота, армии или просто дипломатии? Нет, господа, всего лишь моральное воздействие. Вольтер и Франция заговорили, инквизиция умерла.

Сегодня, как и тогда, морального воздействия будет достаточно. Пусть пресса и французская трибуна возвысят голос, пусть Франция заговорит, и через определенное время Польша возродится.

Пусть Франция говорит, и дикие действия, которые нам не по нраву, станут невозможными, Австрия и Россия будут вынуждены последовать благородному примеру Пруссии и, как и Германия, проявить возвышенное доброжелательство по отношению к Польше.