Что, если мы поверим

На этот раз все было по-другому. Я это почувствовала, когда увидела, как Скотт ищет меня среди людей. Пока на сцене в темноте меняли декорации, Скотт опять стал напряженным. Музыканты ушли, толпа продолжала реветь, готовая, как всегда, к финальному броску.

– Мне кажется, меня вырвет, – пробормотал Скотт, подойдя ко мне.

Он весь был горячий и потный.

– Тебя не вырвет, – сказала я, хотя, казалось, что у меня самой выворачивает желудок.

– Ты в себе уверен? – спросила я Скотта, и он кивнул. Не задумываясь. Он смотрел ясно и сосредоточенно, и я знала, что все идет как надо.

Наверняка он почувствовал, как я дрожу, когда взял мои руки.

– Иди и будь собой, – прошептала я.

– О’кей, – сказал он и сильнее переплел свои пальцы с моими. Мы быстро поцеловались, потом Скотт поправил маску и пошел.

Я не понимала, как ему удается быть спокойным. Стоял оглушительный шум, техник сцены закрепил на воротнике Скотта микрофон и надел на него гитару.

Люди с энтузиазмом приветствовали выход Скотта. Я едва могла дышать. Скотт сел на стул посреди сцены. На него падал единственный конус света. Скотт даже не взглянул на бушующую толпу. Опустив голову, он ждал тишины.

Я сжала кулаки так, что стало больно, казалось, от напряжения меня разорвет в любой момент.

И когда на многотысячном стадионе воцарилась такая тишина, что я услышала стук собственного сердца, Скотт взялся за гриф. Он не ударил по струнам, вместо этого он посмотрел вверх. Потом отнял от гитары руку. И поднес к лицу.

У меня из глаз брызнули слезы, и все поплыло. Свет, силуэт Скотта на фоне людского моря. Я не видела, как он снял маску и как толпа сошла с ума, впервые увидев его лицо.

Глава 40

Мне показалось, что Skin Deep Скотт исполнил на одном дыхании. Его голос в усилителях, гитара. Только Скотт и музыка. Никакого назойливого света и дополнительного музыкального сопровождения. Но он вовлек в это действо весь стадион. Он играл эту песню для себя. Он впервые был самим собой, абсолютно. Я посмотрела через сцену на зрителей. В это море поднятых телефонов и залитых слезами лиц. На сцепленные руки, прикрывающие от изумления рты и широко открытые глаза. Я все это чувствовала.

Я чувствовала это, пока Скотт вставал для исполнения финального куплета. Он пел свою правду, не так хорошо, как в студии, голос иногда дрожал, но это, черт возьми, было настолько не важно, ведь он делал это с открытым лицом перед пятидесятитысячной толпой.

Получилось иначе, чем мы себе представляли. По-другому. Гораздо сильнее и мощнее. Это было очень по-настоящему. Я видела это по тому, как держался Скотт. Я слышала это по его голосу. Я была абсолютно в этом уверена.

После последних аккордов, когда Скотт посмотрел вперед, а свет погас, публика взорвалась. По-другому, чем до этого. Это были вопли и свист, аплодисменты и выкрики. Толпа неистовствовала, время остановилось.

Мне пришлось выждать, пока глаза привыкнут к темноте. Фонарики на телефонах и вспышки камер журналистов, суетящихся в углублении перед сценой, давали свет. Он весь был сфокусирован на Скотте, который отвернулся и сдвинул гитару на спину. Потом взял лежавшую на полу маску, присел и застыл.

Мгновение спустя я все еще не понимала, что произошло, было ли так задумано. Тони замахал Скотту, менеджер сцены заговорила в рацию, а меня ноги понесли сами собой.

Я бежала по сцене, молилась, чтобы не споткнуться о кабель и инструменты. Скотт застыл на коленях, его плечи тряслись.

Я почувствовала это. Что он потерял самообладание, что не смог встать и какое напряжение за этим стояло. После того как пятьдесят тысяч пар глаз увидели его лицо. После того как уже наверняка были выложены в паблик сторис, твиты, отправлены ватсап-сообщения. Бесчисленные бомбы в форме фотографий и видео, готовые распространиться подобно пожару. Отсюда, из Ванкувера, с этого стадиона и по всему миру со скоростью света. Скотт сидел, спрятав лицо в ладонях, я подошла и опустилась перед ним на колени.

Рев трибун был настолько громким, что я оглохла. Крики фотографов, требовавших, чтобы я отодвинулась. Чтобы дала снять лицо Скотта. Но я не сдвинулась с места.

Я обняла Скотта за плечи. Он вскинул голову, по щекам катились слезы, вспышки объективов отражались в его глазах. Он увидел меня, и было непонятно, о чем он думает. Жалел ли он или испытывал облегчение? Вероятно, он и сам не знал.

Я рывком притянула его к себе. Мне было все равно, что нас все видели. Фотографы, публика. Я видела только Скотта и молнии вспышек, обрушившихся на него, и я понимала, что ему надо уйти отсюда. Но я также понимала, что он будет сидеть здесь до тех пор, пока сам не поймет. Не поймет, что он сделал это.

Боковым зрением я увидела туман и посмотрела в сторону. У края сцены, рядом с дымовой машиной, стояли Тони и техник сцены.