Что будет дальше? Искусство превращать истории в сценарии

Я уже решил было не писать этот сюжет. Запись очень короткая, так что, быть может, это отражает мою первоначальную оценку ее потенциала. Как ни грустно, взять там и правда было нечего. Худая хрипатая дама неопределенного возраста (от двадцати трех до тридцати четырех) сидела на каталке и несла тарабарщину. Весь ее бред крутился вокруг крыс, которые якобы ее атакуют (она то и дело взволнованно оглядывала палату). По ее словам, она разложила яд, но потом, как ей кажется, сама же его и вдохнула, и в результате ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Не забывайте, что больница была переполнена людьми в бреду – кто-то был пьян, кто-то под наркотой, кто-то просто выжил из ума. Так что мы выслушали ее путаную болтовню без особой симпатии. К этому моменту даже мое чуткое сердце порядком зачерствело, когда речь шла о страданиях окружающих. Последовало недолгое обсуждение насчет того, кого вызвать – регистратора из психиатрического отделения или соцработника. Врач объяснил пациентке, что она должна хорошо питаться и глубоко дышать. Ее спросили, может ли кто-нибудь оказать ей помощь, скажем друзья или соседи, но таковых не нашлось. Я назвал ее «истеричная женщина с крысами», и мы отправились дальше.

Но, что удивительно, Женщина с крысами (боюсь, именно так я и продолжал ее называть) не оставляла меня в покое. Тогда я осознал, что смотрел на ситуацию не с того ракурса. История была не о женщине. Она была о нас. О людях, которые настолько часто сталкиваются с чужими страданиями, что они их больше не трогают. О том, как легко безучастно отвернуться от того, кто не приносит никакой пользы (ни даже сюжета). Если развить эту мысль и перейти от усталого равнодушия медицинских сотрудников (и утомленного писаря), которым постоянно приходится нелегко, к миру за пределами больницы, окажется, что в мире этом холодно и одиноко. Мы понимаем, как он трещит по швам, и в эти трещины проваливаются люди. Всего на мгновение мы замечаем их – и вот уже наш взгляд скользнул дальше. Вот кем была та женщина. И мне было из-за этого очень неприятно. Я сам показался себе неприятным человеком. Я должен был проанализировать этот момент, справиться с ним, чему-то научиться. И я сделал это единственным доступным мне способом. Превратил в сюжет.

Следующим этапом моего внутреннего монолога стала страница с набросками, представленная слева. За несколько ночей я накопил довольно много Основы. Теперь настала пора разобраться, в какие истории я хотел ее превратить. Сюжетом о двоеженце уже занимался другой автор. Один из врачей поведал мне сомнительную историю о «рухнувшем замертво» человеке. Судя по всему, в приемном покое сидел пациент со сломанной шее, который не подозревал о своей травме. Когда я начал продвигать эту идею, оказалось, что каждый сценарист до меня считал своим долгом предложить ее измученному редактору.

Был случай, когда человек и правда чуть не утонул в бассейне – на его основе появился эпизод «Опасные игры». И так далее. Что-то удалось использовать, что-то нет; что-то стало частью других сюжетов, а какие-то идеи до сих пор бродят в моей голове и просятся наружу.

Кроме того, оставалась Женщина с крысами. Только теперь она стала Одиночкой, что ознаменовало переход от ситуации к смыслу. Нам предстоит столкнуться с одиночеством и отторжением. А в чем причина? Ну, отчасти – в безразличии окружающих. А уж об этом я знаю все.

Она обращается с незначительной жалобой, а значит, не будет масштабных трюков и крови. Это история исключительно психологического толка. Она нервничает. И в отсутствие явной травмы приходит просто поговорить. Вот как все выглядит в данный момент. Это просто мысль, зародыш идеи. Теперь с помощью нескольких зарисовок продвинем ее на следующий этап – результат вы увидите на следующей странице.

Теперь она – Мэри. Ее образ приобретает очертания: она из местных, у нее есть имя. В данном случае мы видим, как начинает разворачиваться серьезная мысль или, если угодно, серьезное безумие. Безусловно, я уделил этому немало времени – вы только посмотрите на все эти каракули!

А вот мертвый ребенок – мрачный момент. Откуда он взялся? По мере анализа Основы выяснится, что нам необходима мощная движущая сила, а именно опасность. В то же время мы позволяем всему неосязаемому – безразличию и угрызениям совести – обрести форму. Допустим, врач останавливается и говорит: «А знаете что? Я вел себя как кретин. Надо было проявить больше симпатии». В принципе, сам по себе этот момент неплох, но, если мы хотим, чтобы зритель действительно почувствовал это, надо добавить и настоящую расплату для врача. Аналогичным образом превращение Мэри из раздражителя на каталке в личность, у которой есть жизнь и определенные потребности, отчасти происходит за счет осознания, что этот ребенок был частью ее жизни.