Как ни странно, в этом климате мне нечем дышать. Воздух начисто лишен запахов, одинаков утром и вечером, в доме и в саду. Времен года попросту нет. Где бы я ни жил до сих пор, по утрам я всегда высовывался из окна — и дышал, дышал… Здесь пришлось отказаться от этой привычки. Тут не вдохнешь ни дыма, ни запаха газа. Растения похожи на веточки, которые мы в детстве втыкали в песок; минут через десять листья вяли. Воду для полива того и гляди отключат — и что тогда? Порой, особенно когда еду на машине в Беверли–хиллс, начинаю различать детали ландшафта, которые, «в сущности», вполне привлекательны: плавные линии холмов, лимонные рощицы, кое–где калифорнийский дуб, даже иная заправочная станция выглядит, «в сущности», забавно. Но все это — будто за витринным стеклом, и на каждой цепочке холмов, на каждом лимонном деревце глаз невольно ищет маленький ценник. Такие ценники ищет он тут и на людях.
О любви
Любовь уходит, когда ее начинают контролировать.
То, что ты делаешь с любовью, не уронит твоего достоинства.
Я не говорю о плотских радостях, хотя рассуждать о них можно было бы до бесконечности, не говорю о влюбленности, которая еще меньше нуждается в объяснениях. Этих двух явлений миру хватило бы, однако любовь требует отдельного рассмотрения, ибо она равнозначна производству, изменяя любящих и любимых — как в хорошую, так и в дурную сторону.
О наслаждении и чувственности
Живу роскошно, с самой красивой женщиной Аугсбурга, пишу для кино. И все это средь бела дня, люди глядят нам вслед. Сколько времени пройдет, прежде чем терпение Всевышнего лопнет и я окажусь на обочине, а собаки будут справлять нужду на мои штаны!?
У нас очень мало философов, одобряющих развлечения. Действительно, в фаворе те, кто хотел бы запретить или, по крайней мере, ограничить их. Почестей таким мыслителям тем больше, чем меньше люди прислушиваются к ним. Имущая часть населения осуждала жажду развлечений неимущих по понятным причинам. И неимущая часть осуждала ту же страсть имущих по понятным причинам. Так дурная слава закреплялась за развлечениями всюду, где судили–рядили о морали.
Был бы я художником! Они как женщины: могут всегда.
Изголодавшийся тигр кинется и на маргаритку.
Если о красоте женщины много говорят, это делает женщину слишком дорогой или слишком дешевой. Истинную красоту замечаешь, когда пользуешься ею.
Жизнь в изгнании