Подумав о том, что яд понадобится для него самого, Скляренко вздрогнул – он не верил в свою смерть, как не верит любой живущий человек – всегда кажется, что она в недосягаемом будущем, далеко-далеко, не видна, и вряд ли человек когда увидит ее, – а на самом деле смерть всегда рядом, вот она, дышит холодом и презрительно щурит пустые глаза.
И тем не менее яд нужен. С ядом он будет чувствовать себя спокойнее. «Буду волен, как птица – никто мне не указ, никто не посмеет измываться. А главное – внутреннее спокойствие гарантировано!» Никакого страха по-над сердцем, никакого холода, лишь презрение к двуногим букашкам. Единственное чувство – презрение. Больше ничего.
Он вошел в дукан, в котором торговали мохнатыми мягкими шкурами лам, шерстью, узкими колючими свитерами с красивым национальным орнаментом, отстранил в сторону старика, правый глаз которого обезображивало желтое спелое бельмо, прошел по темному коридорчику насквозь и очутился во дворе.
«Хорошее место для ловушки, – невольно отметил Скляренко, – запросто может попасть кто-нибудь из наших. Наших, – он поморщился, – кому наши, а кому и не очень: одним нашим – шоколадное мороженое, а другим дерьмо на палочке! Ловушечка что надо! В дукане ротозейного покупателя можно оглушить, накинуть мешок – и во двор. А со двора транспортируй куда угодно. Хоть в Пакистан. Пакистан… – Скляренко задумался. Как же он не взял в расчет этот вариант? – Пакистан!»
Если Ибрагим на месте, то нужно будет обговорить и Пакистан.
Ибрагима на месте не оказалось – Скляренко толкнул хлипкую дверцу его фанерной хижины, она была заперта, подполковник стукнул костяшками пальцев – безуспешно. На стук из соседней хибары вышел рослый мрачный парень с квадратным лицом.
– Где Ибрагим? – спросил Скляренко.
Парень русского не знал, но имя старца разобрал и ткнул рукою в небо – там! Прищурился, с интересом глядя на шурави – что-то прикидывал про себя. Скляренко ощутил холод – стылая колючая змейка поползла у него по хребту снизу вверх, поднимаясь от пистолета к лопаткам, и дальше – к выступающей костяшке седьмого или десятого – какой он там по счету? – позвонка.
«Душман, – подумал он, сжал зубы, – этот точно знает дорогу в Пакистан! Знать-то знает, но говорить не будет. Ишь, как ощупывает, – проверяет, есть ли у меня оружие? Есть, голуба, есть! Я не осел, чтобы в город выходить без ствола, хотя пистолет в Кабуле – защита слабая, пугач».
Рывком приподняв полу куртки, Скляренко выдернул из-за ремня «макаров», перевел флажок предохранителя в положение «товсь».
Рослый парень опустил глаза и поцецекал языком: оружие здесь привыкли уважать. Даже такое короткоствольное, как пистолет Макарова. Скляренко ткнул в его сторону пистолетом и снова спросил:
– Где Ибрагим?
Парень повторил жест, поднял кверху лицо, сделавшееся у него плоским и бледным, поймал глазами солнце – поза была молитвенной.
– Понятно, – сказал Скляренко, – то ли в мечеть пошел, то ли в рай отбыл. А может, в хад забрали.
Услышав слово «хад», парень засмеялся. У Скляренко по спине снова поползла холодная страшноватая змейка – на этот раз обратно, от седьмого позвонка к заднице, к ложбинке, испачканной маслом, натекшим из ствола нового пистолета.
Если Ибрагима забрали хадовцы, то верного Петю Ростова могли запросто забрать в Союзе – высчитать точки, людей, и по выверенным адресам расставить встречающих; Скляренко посмотрел на пистолет, который держал в руке, и, понизив голос, спросил парня:
– Пакистан?
Тяжелое мрачное лицо парня раздвинула улыбка, узенький, стиснутый с висков лобик украсился мелким потом.
– Но Пакистан! – Парень повозил во рту языком, сбивая слюну в комок, украсил землю жирным плевком.
– Жаль, свинья, что ты не знаешь русского языка, – сказал ему Скляренко, потыкал себя свободной рукою в грудь, из другой руки он не выпускал пистолета. – Я – Пакистан. Их, ай – Пакистан! Ван мен – Пакистан. Ай – я! Понял, поросенок?
– Но, – коротко ответил парень и красноречиво скрестил перед собою руки, – ноу!
– Свинья! – сказал ему Скляренко и стиснул зубы. Грохнул ногой в дверцу Ибрагимова жилища.
– Но Ибрагим! – сказал парень и сделал несколько шажков к Скляренко.
Тот засек вороватое движение парня, остановившиеся тусклые глаза, влажный от слюны рот, хищно раскрывшийся, будто парень собирался укусить подполковника и отпить крови – Скляренко был для него лакомой добычей, за которую ни много ни мало, а тысяч четыреста отвалят. Скляренко поднял пистолет, целя парню в лоб:
– Стой, сука.
Парень остановился. Скляренко оглянулся – свободен ли проход в дукан? А вдруг там стоит такой же гиббон и чешет себе пупок, соображая, как бы половчее скрутить шурави? Проход был свободен.