Чочара

В общем, раз эта высадка так или иначе оказалась неудачной, не оставалось ничего другого, как ждать. Но ничего нет хуже, чем ждать, и ждать напрасно. А мы все там, в Сант-Эуфемии, только и делали, что томились от ожидания, сначала весь январь, а потом и февраль, и чем дальше, тем больше. Время тянулось однообразно, потому что изо дня в день повторялось одно и то же, и ни разу не произошло ничего такого, чего бы уже не случалось за последние месяцы. Каждый день, встав утром, надо было идти за сучьями и хворостом, разводить в хижине огонь, варить обед, есть, а потом бродить по «мачере», чтобы скоротать время, остающееся до ужина. Так же каждый день прилетали самолеты и сбрасывали бомбы. Каждый день с утра до вечера и с вечера до утра слышался равномерный гул этих проклятых орудий, которые без конца палили у Анцио, но, как видно, все мимо, раз ни англичане, ни немцы, как мы знали, не двигались с места. Одним словом, хотя дни как две капли воды походили один на другой, нетерпение наше дошло до предела, и каждый новый день казался еще более напряженным, тягостным, тоскливым, чем предыдущий, бесконечно долгим и до ужаса мучительным.

По началу нашей жизни в Сант-Эуфемии нам казалось, что время летит стрелой, теперь же оно ползло до того медленно, что мы просто изнемогали и приходили в такое отчаяние, что и не выразишь словами.

Особенно отравляли наше и без того однообразное существование разговоры о продуктах, только и слышавшиеся вокруг. О продуктах с каждым днем говорили все больше, потому что с каждым днем их становилось все меньше; и в разговорах этих теперь сквозила уже не тоска по вкусной еде, а боязнь, что скоро вообще нечего будет есть. Теперь все ели только один раз в день и остерегались приглашать к своему столу друзей. Совсем как говорил Филиппо: дружба дружбой, а табачок врозь. Получше остальных жили, как всегда, те, у кого водились денежки, то есть мы с Розеттой, Филиппо и другой беженец, которого звали Джеремия, но и мы, что называется денежные люди, также чувствовали, что скоро и деньги не помогут. В самом деле, крестьяне, которые вначале были так жадны на деньги, потому что они, бедняги, до войны их никогда и в глаза не видели, теперь начали разбираться, что к чему, и постепенно поняли: продукты дороже денег. Они угрюмо, будто в отместку, говорили:

— Настало наше времечко… теперь покомандуем мы, крестьяне, — продукты-то наши… деньгами сыт не будешь, не то что хлебом…

Но я знала, что им просто хочется немного прихвастнуть и у них тоже продуктов было не ахти как много: ведь это были крестьяне-горцы, которые из года в год кое-как перебивались, чтобы дотянуть до нового урожая; и когда наступал апрель или май, им всегда приходилось самим выкладывать денежки, чтобы купить немного продуктов и дожить до июля.

Что мы тогда ели? Раз в день — немного вареной фасоли с ложечкой жира и капелькой томатной пасты, маленький кусочек козлятины и штучки две-три сухих винных ягод. А по утрам, как я уже говорила, сладкие рожки или луковицу с одним тонким ломтиком хлеба. Хуже всего было с солью, и это было самое ужасное, ведь пища без соли буквально не лезет в горло — положишь ее в рот, а она сразу же идет обратно, до того она безвкусная и даже какая-то сладковатая, точно падаль или тухлятина. Оливкового масла даже капли у нас не было, сала осталось на самом донышке глиняного горшочка. Правда, иногда подвертывался счастливый случай, к примеру, однажды мне удалось купить два килограмма картошки. А в другой раз мне повезло и я купила у пастухов овечий сыр. Весил он четыреста граммов и был твердый как камень, но зато вкусный и острый. Но такие счастливые случаи выпадали редко, и нечего было на них рассчитывать.

Наступил март, и вокруг уже стали появляться первые приметы весны. Как-то утром, например, подойдя к краю «мачеры», мы увидели сквозь туман, что внизу, на склоне, ночью раскрылись первые цветы на миндалевом дереве. Белые и нежные, они дрожали, будто от холода, и дерево в сером тумане белело, точно призрак. Для нас, беженцев, цветение миндаля было радостным признаком: близилась весна, значит, дороги вскоре высохнут и англичане снова начнут наступление. Но крестьяне покачивали головами: весна несет за собой голод. По опыту они знали, что запасов у них не хватит до нового урожая, и всячески ухитрялись экономить: не трогая до поры до времени оставшихся у них продуктов, они пока что пытались раздобыть себе что-нибудь съестное. К примеру, Париде ставил в зарослях сплетенные из веток силки для жаворонков и реполовов, но птички были до того малы, что их надо сразу класть в рот штуки четыре, чтоб почувствовать вкус. Кроме того, он расставлял капканы на лисиц — они там, в горах, были маленькие и рыжие, как огонь. Потом он с них сдирал шкуру и вымачивал несколько дней в воде, чтобы мясо стало мягче, и приготавливал под сладким и в то же время острым соусом, чтобы отбить неприятный запах.