Чочара

— А вам не все равно? Вам, дорогой синьор, довольно знать, что скоро ваши друзья будут здесь, вот и все.

Микеле, сделав вид, что не заметил язвительного и угрожающего тона, спросил, что он может сделать для них. Белесый сказал:

— Дайте нам чего-нибудь поесть.

Все мы теперь сами-то доедали последние крохи, не знаю, нашли бы мы целую буханку хлеба у кого-нибудь из крестьян или беженцев, кроме Филиппо. Вот почему мы в смущении переглянулись, а я, говоря за всех, воскликнула:

— Поесть? А у кого же из нас найдется? Если нам англичане ничего не подкинут, мы все здесь с голоду подохнем. Подождите и вы англичан, тогда и у вас будет еда.

Я увидела, что Микеле сделал неодобрительный жест, будто хотел сказать «Дура!», — и тогда поняла, что хватила через край.

Немец тем временем взглянул на меня пристально, словно желая хорошо запомнить мое лицо, а потом медленно сказал:

— Прекрасный совет: ждать англичан. — Он еще немного пролежал неподвижно и затем, с трудом подняв руку, принялся шарить у себя за пазухой. — Я уже сказал, что мы хотим чего-нибудь поесть. — Теперь он сжимал в руке огромный черный пистолет и наводил его на нас, хоть сам лежал неподвижно и не менял позы.

Мне стало очень страшно, может, не столько из-за пистолета, сколько из-за взгляда этого белесого, смотревшего на нас, как хищный зверь, попавший в ловушку, но все еще опасный и скалящий зубы. Однако Микеле не испугался и как-то очень просто сказал Розетте:

— Сбегай к моему отцу и скажи, чтоб он дал буханку хлеба для нескольких немцев, они в нем нуждаются. — Сказал он эти слова по-особому, как бы подсказывая Розетте, чтоб она объяснила, что немцы требовали этот хлеб, угрожая пистолетом.

Розетта тотчас же побежала к дому Филиппо. В ожидании хлеба мы все неподвижно стояли вокруг стога сена. Немного погодя белесый снова заговорил:

— Нам нужен не только хлеб… нам нужен еще человек, который пошел бы с нами и показал дорогу на север, чтоб мы могли найти наши части.

Микеле ответил:

— Вот вам дорога, — и указал на тропу, ведущую к горе.

Белесый сказал:

— Тропу я вижу. Но мы не знаем здешних гор, нам нужен кто-нибудь, к примеру эта девушка.

— Какая девушка?

— Да вот та, что пошла за хлебом.

Кровь у меня застыла при этих словах: если они сейчас, в самый разгар войны, уведут Розетту, с ней невесть что может приключиться, мне ее больше не видеть. Но Микеле тотчас же сказал, не теряя спокойствия:

— Эта девушка не здешняя, дорогу она знает хуже вас.

Тогда белесый ответил:

— Но тогда с нами пойдете вы, дорогой синьор. Вы ведь из этих мест, не так ли?

Тут хотелось мне крикнуть Микеле: «Скажи, что и ты не отсюда», да не успела. Слишком он был честен, чтобы лгать, и потому сказал им:

— Я здешний, только дороги не знаю. Всегда жил в городе.

Услышав эти слова, белесый чуть не расхохотался и сказал:

— Послушаешь вас — так никто этих гор не знает. Пойдете вы с нами. Вот увидите, сразу окажется, что вы очень хорошо знаете дорогу.

Микеле на это ничего не ответил, только брови нахмурил под очками. Тем временем, запыхавшись, прибежала Розетта и принесла с собой два маленьких хлебца; она положила их прямо на солому, с опаской протянув вперед руку и наклонясь, как это делают, когда кормят диких зверей, которым страшно довериться. Немец заметил ее жест и сказал ей с отчаянием в голосе:

— Дай мне хлеб в руки. Мы ведь не бешеные псы, не кусаемся.

Розетта подобрала хлебцы и протянула их ему. Немец вложил пистолет в кобуру, взял хлеб и приподнялся.

За ним приподнялись и другие, и теперь они все сидели. Видно, они не спали и следили за разговором, хоть глаза у них были закрыты.

Белесый вытащил из кармана нож, разделил оба хлебца на пять равных частей и раздал их товарищам. Ели они медленно-медленно, а мы в полном молчании стояли кружком около них. Когда же они кончили, а это было не скоро, потому что хлеб они ели, можно сказать, крошка за крошкой, одна из крестьянок молча протянула им медный таз с водой, и тогда кто из них выпил по две, а кто даже по четыре кружки: они и вправду умирали от голода и мучившей их жажды. Затем белесый снова вытащил пистолет.

— Теперь, — сказал он, — нам нужно идти, не то стемнеет. — Так он обратился к своим товарищам, которые тотчас же стали медленно подниматься с земли. А затем обернулся к Микеле: — Вы же пойдете с нами, чтоб показать дорогу.

Все мы ужаснулись: ведь мы думали, что белесый сказал это просто так, лишь бы что-нибудь сказать, а теперь оказалось, что он говорил всерьез. Филиппо тоже прибежал и молча глядел, как немцы ели. Но когда он увидел, что белесый навел пистолет на Микеле, стон вырвался из его груди, и со смелостью, которую в нем никто не мог бы и заподозрить, встал он между пистолетом и сыном.

— Это мой сын, понимаете вы?.. Мой сын.

Белесый промолчал. А потом взмахнул пистолетом, как бы отгоняя от себя мух. Видно, хотел сказать этим, чтоб Филиппо отошел в сторону. Однако Филиппо закричал:

— Всеми святыми вам клянусь, это мой сын, он не знает гор. Он читает, пишет, учится, откуда ж ему знать горы?

Белесый сказал: