Читая между строк

— Я не понимаю, почему они не могут оставить меня в покое! Я только и слышу, как мне тычат: «Сарра то, Сарра это». Я не могу больше этого выносить. Мне плевать на чертову Сарру и ее издательскую карьеру. Я же не Сарра! — От трогательного взгляда его карих глаз у нее сжималось все внутри. — И я не хочу, чтобы они вмешивались в наши отношения.

— Но почему они должны вмешиваться? — Мэгги обдало холодом. — Ты же не собираешься их в это посвящать?

— Конечно, нет, — мягко успокоил он. — Мэгги, подумай, они приедут и начнут носиться со мной, как с ребенком. А значит, ты тоже станешь думать обо мне, как о ребенке. И еще. Когда ты увидишь мою мать, ты начнешь удивляться, зачем ты вообще тратишь на меня свое время.

— Неужели она так ужасна? — улыбнулась Мэгги, подозревая, что уже знает ответ на этот вопрос.

— Не так уж. Но ты же все время напоминаешь мне о том, что ты на три года ее старше. Когда ты встретишься с ней, начнутся все эти материнские штучки. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Сначала ты вспомнишь, что у тебя трое детей, а потом подумаешь: «Черт побери, они все старше Фабиана, а я — древняя старуха».

Мэгги невольно улыбнулась. Какая же он все-таки умница! Она знала, что все именно так и будет.

— Но ведь это все правда. Разве нет? Это факты, которые никуда не денутся оттого, что ты не хочешь о них думать.

— Но мне так легче. Это только ты все время обо всем думаешь. Ты никогда не можешь полностью забыться. Никогда не можешь отбросить все это. Как будто мы лежим в постели, а между нами — твой Пит!

Мэгги побледнела, стиснув в пальцах бокал. Он сказал именно о том, что она сама слишком сильно ощущала, словно ожидая каждую минуту, что появится Пит и спустит Фабиана с лестницы. Быть с кем-то другим в таких близких отношениях было для нее так непривычно, что она сама не могла этого объяснить. Да и объяснить это Фабиану, для которого представить двадцать девять лет брака было такой же невозможностью, как однажды проснуться утром и обнаружить, что у него начались месячные.

— Ты о нем пишешь, да? — спросил он, опершись локтями на стол и лукаво глядя на нее.

— Что… Откуда ты знаешь?

— Не волнуйся, я ничего не читал. Я не собираюсь совать нос в твои личные дела. Просто ты запираешься в своей комнате и печатаешь весь день, а когда появляешься или я прерываю тебя, ты выглядишь так, как будто только что спустилась с другой планеты.

— Если это выглядит так, — Мэгги тяжело вздохнула, — то это потому, что именно так я себя и чувствую. Это действительно другая планета, Фабиан. Тебе этого не понять.

— Тогда возьми меня с собой, — с блеском в глазах сказал он. — Покажи мне это. Помоги мне понять.

Она покачала головой, пытаясь подобрать слова.

— Милый, это невозможно понять, взирая со стороны. Это надо прожить, день за днем, и не знать ничего другого. Ты никогда не сможешь этим проникнуться.

— Я могу попытаться. — Он взял ее за руку. — Как я могу проникнуться этим, если ты не даешь мне даже попытаться?

— Нет. Ты снаружи и только заглядываешь внутрь. Чтобы понять, нужно смотреть изнутри и знать, что снаружи — иной мир.

— Мэгги, я знаю, что далеко не все живут так, как мои родители. Я могу это себе представить!

— Хорошо. Представь. Представь, что ты прячешься от молочника, потому что не можешь с ним расплатиться. Ждешь пятницы, потому что это день скидок. Ищешь игрушки для детей на барахолке, надеясь, что они окажутся не слишком побитыми, чтобы подарить их на Рождество. Скручиваешь последнюю сигарету и знаешь, что тебе не на что купить новую пачку табака. — Она опустила глаза. Он поглаживал пальцем ее руку.

— Мэгги, я знаю, что тебе нелегко пришлось, но ведь это в прошлом. Теперь все не так. Твоя жизнь стала другой. Ты стала другой.

— Нет! — страстно возразила она. — В том-то и дело! Я не стала другой! Нисколечко!

— Должна была стать. — Он откинулся к спинке стула. — Вспомни, сколько ты сделала, насколько богаче стала твоя жизнь. Вещи, которых ты раньше не понимала, а теперь понимаешь.

— К примеру, — подумала она вслух.

— Да. — Он ухватился за ее слова. — Именно так. Например, Кандинский. Как ты можешь говорить, что ты не изменилась?

— Я признаюсь тебе кое в чем, — проговорила Мэгги, честно глядя в его внимательные глаза. — Я начала понимать Кандинского в тот момент, когда разговаривала по телефону с Питом и глядела на твой постер — тот, где двое на коне. Я увидела, как много любви в этой картине. Я поняла это благодаря Питу, а не Оксфорду, не тем сложным объяснениям, которые мог бы дать мне кто-то. Не длинным словам, — тихо закончила она, — только Питу.

Фабиан медленно убрал руку и, взяв бокал, сделал медленный глоток. Он несколько секунд выжидал, пока Мэгги возьмет себя в руки.

— Значит, ты все еще любишь его?

Она взглянула на него удивленно:

— Конечно, я люблю его. Я всегда буду его любить. Дело вовсе не в этом.

— В этом! — возразил Фабиан, подавшись к ней. В его глазах промелькнула вспышка гнева. — Если ты любишь его, возвращайся к нему!