Чистый кайф

Пацан продолжал играть, насельники слушали, а во мне что-то менялось. Разговоры трудников у трапезной, пару часов назад прозвучавшие для меня бессмысленным бредом, теперь стали обретать значение. Пересоленная каша стала обретать значение. Кирпичи в облезшей монастырской стене наполнились смыслом. Все стало нужно. У всего появилась задача. Я понял – надо просто довериться. Расслабить мышцы и полететь.

* * *

В трезвости на первых порах сильно помогает мысль о том, что ты чист. Тебя прёт от собственной крутизны, силы воли и от масштаба перемен. Следующий этап заковыристей. Все, что поддерживало, начинает тебя топить. Ты сам утяжеляешь проблему, придавая ей много значения. Поэтому не надо считать дни. Не надо говорить себе – я крут. Это раскармливает зверя.

Когда разожрется – тебе конец.

Менты не сразу сказали про аварию. Начали с моих дел. Какие вещества употреблял. Как долго. Сколько уже не употребляю. Почему остаюсь в монастыре, если уверен, что соскочил.

Допрашивали на улице прямо рядом с часовней. Насельники разошлись, пацана менты шуганули. Отец Михаил звал их в игуменский корпус, но они отказались. Хотя было видно, что заехали не наскоряк. Я подумал – мест освященных боятся, черти. Чтобы не задымилось у них там чего.

Потом плавно перешли к Шнырику. Что у меня с ним за темы. Какие он тут мутил дела.

Я отвечал, что темы мне его неизвестны. Общались мало. Он вообще мне никуда не упал. Но они как-то хитро все подводили к общей движухе. Типа, у нас с этим деятелем имелся на двоих какой-то расклад.

Потом перескочили на отца. Зачем приезжал. Что у него со Шныриком. Из-за чего у меня с ним вышла ссора. Почему возвращался.

Я даже подумал, что это наместник вызвал их по поводу кражи мешков. Но мы ведь с ним все разрулили. Ему вроде тоже было не в кассу.

Соединилось все у меня позже, когда ночью ехал с ними в больничку к отцу. Менты, по ходу, решили, что я был со Шныриком в доле. А тот подумал на батю – мол, это он отцу Михаилу нычку их сдал, поэтому решил прессануть его на бабло. Сел с ним в маршрутку, покатил в город. По дороге устроил кипиш, начали драться. Водила заволновался, не справился с управлением. Вылетели на встречку.

Меня реально будто тот самый КамАЗ долбанул.

– Эй, ты чего? – Мент склонился ко мне и протянул руку. – Жив твой отец… Вставай… Там только водитель погиб и дурачок этот ваш из монастыря. Остальных покалечило, но живые. Ты чего пихаешься-то?! Вставай, говорю…

Отец Михаил через полчаса провожал меня в город.

– Завтра вернешься – мы с тебя мерочку снимем.

Я уже сел в ментовской уазик. У них там на заднем сиденье броники кучей навалены.

– Гроб, что ли, решили мне заказать?

– Господь с тобой! – Он перекрестился. – Подрясничек сошьем.

Менты тоже уселись. Дверьми хлопнули.

– Я не вернусь, батюшка. Спасибо за все. Помогли очень.

Часть третья Бустер

Ноябрь 2016, Дортмунд

Мне, в принципе, нравилось в Германии. Еда хорошая, порции большие, народ приветливый. Вот только на сцену заскакивают и паспорта уносят, а так – симпатичные.

На завтраке в гостишке подошли двое, попросили с ними сфотографироваться. По виду не сказал бы, что они топят за русский рэп, но, видимо, были на концерте. Хотя кто их разберет. Может, моя ростовская рожа так приколола. Я же не спросил, где их дедушки провели жаркое лето сорок второго. Поди разберись – вдруг они братика троюродного ищут.

На парковке рядом с отелем Митя о чем-то воевал с нашим литовским водилой. Ну, то есть как воевал – Митя, он же человек интеллигентный, свою позицию не сдает, но слова говорит вежливые. Литовец, наверняка, даже и не понимал, что с ним воюют. Мне одному этот взгляд из-за Митиных очков был понятен. Два титановых сверла очень хорошего качества. Я деду такие как-то раз подарил. Заточены крестообразно, использовать можно в промышленности и в быту. Голос при этом не повышается.

– Что шумим? – Я подошел к машине и закинул сумку на заднее сиденье. – Когда отправляемся?

– Толя, он отказывается везти нас во Франкфурт.

– Я не отказываюсь, – повернулся ко мне литовец непривычно красным лицом. – Я не могу.

– Убеждения не позволяют?

– Нет, я очень хорошо отношусь к этому городу, однако у меня обстоятельства. Я Митю об этом предупреждал.

Несмотря на свой возраст, по-русски он говорил свободно. Почти как старики, жившие еще при Союзе. Его мягкий акцент напомнил почему-то запах жвачки «Лёлик и Болик». Разрывная тема в детстве была.

– У меня завтра свадьба, – продолжал наш водитель. – Гости приедут со всей Литвы. Из Канады тетя с мужем уже прилетели. Из Дании родственники. Я не могу быть во Франкфурте. Я должен быть на моей свадьбе.

– Но ты же в курсе, что у нас форс-мажор, – встрепенулся Митя. – В нашем контракте с тобой такие вещи прописаны. У Толяна украли паспорт, ему надо в консульство.

– Так, погоди, – сказал я. – Во-первых, поздравляю.

– Спасибо.

Рука у литовца оказалась прохладная и сухая. Как будто даже не нервничал.

– А во‐вторых, что за проблема? Пускай летит в Вильнюс, мы сами спокойно доедем. Я поведу.