Читаем Чистый кайф полностью

Он уехал первой маршруткой. Не хотел попадаться наместнику на глаза. Сказал, что если мешки без него нашлись, то чего он тут будет как дурак. Попрощались мы коротко, и даже привезенный моему пацану аккордеон никак нашего прощания не подогрел. Мне почему-то было пофиг. А батя чувствовал, что мне пофиг, и на этот раз не навязывался.

– Давай, – просто сказал он и пошел к деревне.

Я, помню, тогда подумал, что раз он армейскую машину отпустил, на которой из Пскова приехал, значит, планировал остаться.

Но в итоге ушел на маршрутку.

Депресняк начал отпускать ближе к вечеру. Я почувствовал, как всеобщее отрицалово плавно переходит в нейтралку. Все, что вчера бесило из-за полной потери смысла, сегодня стало просто неважным. Типа, ну есть – и есть, мне-то какое дело. Видимо, все-таки нужно зачем-то. Как и моя тоска. То есть это все стрёмно и по факту напоминает кумар, но это все надо. И тоска в том числе. Она тоже нужна. Такой парадокс. Чтобы в тебе что-то важное перекисло. И дало новый росток. А раз надо, то возникает смысл и движение. И можно жить. Хотя бы потихонечку для начала.

Поманеньку, как говорит Николаевна. Она знает, что правильно будет «помаленьку», но ей так смешнее.

Следующим утром в окно опять звякнул камешек. Я обрадовался, потому что расстались как-то не очень, но это был не отец.

– Ты чего? – спросил я.

– Мамка из дому выгнала, – ответил пацан. – Говорит – задолбал, спать не даешь, иди в лес играй… А там ни фига кнопок не видно. Темно же. Можно я у тебя поиграю?

Его передернуло от предрассветной прохлады. Одет был совсем легко.

– Ты всю ночь играл, что ли? – Я посмотрел на аккордеон, который он примостил на скамейку и на всякий случай придерживал правой рукой.

– Ну да, а чего? Даже в лесу немного. Ты же сам сказал – надо тренироваться.

– Спать надо, придурок. Пошли ко мне, я тебе бушлат на пол кину.

– Не, я играть хочу! У меня «Темная ночь» не идет.

– Щас пойдет, – сказал я и толкнул его к двери в гостиничный корпус. – Полетит, как по маслу.

В итоге он проспал до самого вечера. Я успел сделать почти всю дневную норму у себя на стройке, когда он выполз во двор. Из часовенки я его сразу прогнал. Аккордеон был почти новый, а у меня – грязь, пыль и цемент. Выдал ему табуреточку, на которую он уселся снаружи. Время от времени выглядывал в дверной проем.

– Не так правую руку держишь. Надо параллельно клавишам. И не наклоняйся вперед.

Поначалу ему было трудновато. Отцовский друг хоть и подобрал инструмент небольшого размера, все-таки реальный вес играл свою роль. С непривычки пацан сильно сутулился. И меха разворачивал пока не очень плавно.

– Не дергай, – повторял я ему. – Мягко веди.

И он вел. Постепенно становилось все лучше. Я заканчивал дневную работу, а пацан трек за треком разыгрывался во что-то новое для меня. Шарашил весь свой репертуар, который выучил на фанерке за лето. Если честно, я до этого не встречал, чтобы так быстро хватали. Буквально на лету.

– Хорош, – сказал я, снимая наконец верхонки.

Он, видимо, меня не услышал.

– Завязывай! – Я возился с грязными инструментами в тазу, поэтому пришлось крикнуть погромче.

Он продолжал играть.

– Ты достал… – начал я, выходя из часовенки, и не закончил.

Рядом с пацаном полукругом стояли насельники. Тут были и трудники, и послушники, и даже один монах. Всего человек семь или восемь. Сибиряк тоже стоял и слушал.

Пацан играл «Страну оленью». Иногда сбивался, не попадал по кнопкам, иногда врал, но в целом держался неплохо. Публика прибавила ему куража. На понтах он совсем перестал смотреть на свои руки и лупил строго по памяти. Время от времени лихо встряхивал головой. Ему мешал пока только басовый ремень. Левая рука еще не привыкла к дополнительной работе. Однако уже теперь было видно, что ему в кайф.

Народ слушал по-разному – кто улыбался, кто морщил лоб, а кто опустил глаза. У каждого тут своя тема. В монастырь люди неодинаково приходят. И неодинаково в нем живут. Один по скорбям, другой – по любви к Богу, третий даже себе не признается – почему. Никто особо не откровенничает. Молчат себе тихо, терпят, послушание несут. А тут вдруг все это проглянуло. Пацан неумелый на чувство пробил. Значит, не зря он ко мне лез так настырно. Значит, дается человеку понимание.

Я смотрел на них и пытался представить, у кого что. Какой поворот скрывается за этими лицами. Там, глубоко внутри. Где совсем темно. Или наоборот – где сияет так, что иной ослепнет. Что стоит за их трудничеством, за их молитвами, за их постом. Какие надежды.

Взглянул на сибиряка и подумал о фотографии, которая наверняка лежала сейчас у него в кармане. Попробовал догадаться, как выглядела девчушка на размытом снимке, но вместо этого вспомнил отца. Не обернулся он, когда уходил на маршрутку. И за аккордеон я ему спасибо, кажется, так и не сказал.

Перейти на страницу:

Похожие книги