Чистота

Если бы не Мари с ее любопытством, он бы скончался от потери крови. Она видела в дырочку в потолке, как он потушил свечу, и сама забралась в постель, протараторила молитву Пресвятой Деве, пощекотала себя между ног и заснула – может, на минутку, а может, на час или два. Но вдруг открыла глаза и увидела на полу пятнышко света. Тут же окончательно проснувшись, Мари опустилась на холодный пол, проползла на четвереньках до дырочки и одним глазом заглянула вниз. Что это он там делает посреди ночи, да еще при свече? Она была уверена, что раньше ничего подобного не случалось. Но вот – и это было еще более странно, захватывающе странно – она поняла, что он спит, точно спит, что свет идет от свечи в руке кого-то другого, кого ей не видно. Ей показалось, что прошло лет сто, хотя на самом деле едва ли больше полминуты. Однако ничего не происходило – ничего! От отчаяния Мари не знала, куда деваться. Что, если неизвестный просто уйдет, а она так и не узнает, кто это, никогда не увидит, чем они там занимались? Что, если она никогда не увидит ее, ибо Мари не сомневалась, что тайный соглядатай – второй тайный соглядатай – женщина. Но, святые угодники, ничто не могло подготовить ее к такому потрясению: перед ней вдруг появилась Зигетта, голая, точно зверь! Выпей она потихоньку чуть больше хозяйского вина, ее мочевой пузырь не выдержал бы и на полу разлилась бы лужа. Зигетта с большими розовыми титьками! С толстой розовой задницей! В одной руке она держала свечу, а другой брала что-то со стола жильца, что-то, что блеснуло на свету и негромко звякнуло, задев на столе какой-то другой предмет, и жилец сквозь сон это услышал, потому что зашевелился. Ага, это его металлическая штука для измерений. Она, что ли, хочет его измерить? Что измерить-то? Шею, ногу, петьку-петушка?

В последнее мгновение, совсем короткое – Мари готова была поклясться, – жилец уже не спал и смотрел на Зигетту, правда, никто из них не проронил ни слова. Мари уже мысленно наблюдала за тем, что вот-вот последует – одеяло будет отброшено, а любовники, уютно расположившись, заключат друг друга в объятия, начнутся ласки и поцелуи, охи и ахи, а она будет корчиться сверху над дыркой в полу. Но ничего подобного не произошло. Металлическая штуковина, линейка, вдруг прорезала воздух, опустилась жильцу на голову и убила его. Должно быть, Мари вскрикнула, негромко завизжала, потому что Зигетта вдруг посмотрела наверх. У нее было совсем темное лицо, точно черная маска, и вот тут, при виде этого лица, из Мари все же вылились на пол несколько капель моннаровского вина.

Тихо, как кошка, она отползла от дырочки и, прижавшись к кровати, стала прислушиваться к шагам на лестнице. Но поскольку ничего не услышала и не увидела – ни скрипа двери, ни обнаженной хозяйской дочери с кровавым металлическим орудием в руке, – ей вдруг захотелось забраться в постель и поскорее уснуть, потому что наутро, когда она проснется, все, наверное, будет по-старому. Возможно, она бы так и поступила, если бы не услышала звуки из комнаты жильца, похожие на храп, ужасные звуки, словно человеку снится кошмар, а никто не может его разбудить. Она слушала, слушала. Страх начал отступать. Если явится эта дура Зигетта, она просто даст ей по башке своим сабо. Та сразу утихомирится. Девушкам из квартала Сент-Антуан не пристало дрожать перед кисейными барышнями из квартала Ле-Аль.