— Есть предпосылки, что она не переживет сегодняшний день. — Доктор Аддесси выдержала короткую паузу, и Энрико почувствовал, что ей было нехорошо от этого телефонного разговора. — Мне очень жаль, синьор Шрайбер.
— Вы ничего больше не можете для нее сделать?
— Боюсь, что нет.
— Я сейчас приеду.
— Вы не сможете ничего изменить.
— Я приеду! — повторил Энрико и оборвал разговор.
Через пять минут, наспех одетый и небритый, он уже сидел в своей машине и ехал по дороге между горами и рекой. Дорога, извиваясь, вела к городу. Перекресток перед мостом он проскочил на красный, а перед больницей объехал какую-то ругающуюся женщину и занял последнее место на парковке.
Риккарда Аддесси стояла в приемном отделении интенсивной терапии и словно ждала его. Она заговорила с Энрико с нотками сожаления в голосе, будто Елена была уже мертва. Это шокировало его больше всего.
— Я могу взглянуть на нее?
— Она так и не пришла в сознание.
— И все же… Я прошу вас!
— Вам ведь известно, в каком она состоянии, — ответила врач, пожав плечами. — Но если вы так хотите…
Она провела Энрико в палату, где он еще вчера видел Елену. Все казалось неизменным. Медицинские аппараты наблюдения и жизнеобеспечения монотонно мигали и пикали. Елена так же лежала на кровати, будто спала, но это и был своего рода сон.
— Я не вижу, чтобы ей стало хуже, — упрямо произнес Энрико.
Доктор Аддесси указала на монитор над кроватью Елены.
— Если бы вы понимали в показаниях этого аппарата, то сразу бы все заметили. Мы поддерживаем жизнь пациентки с помощью аппаратов, но на самом деле…
Доктор замолчала и закусила нижнюю губу. Энрико догадывался, что она хотела сказать: «На самом деле перед вами лежит мертвая Елена!»
От этой мысли у него выступил пот. Он неловко поблагодарил доктора Аддесси и вышел из больницы. Он чувствовал себя так, будто его обернули ватой, и видел вокруг лишь нечеткие образы. Он все время думал о Елене. О веселой, жизнерадостной Елене, которую он знал так недолго. И о той недвижимой, почти безжизненной Елене, которая лежала в палате интенсивной терапии и ждала, что аппарат отключится и возвестит о ее смерти. Энрико не знал, что ему сейчас делать. Он беспомощно остановился на площадке перед больницей, и его взгляд упал на церковь Сан-Франческо. Он вспомнил о своей вчерашней встрече с кардиналом и его словах: «Молитва помогает в нужде и нам самим, и людям, за которых мы молимся. Бог прислушивается к нам, если мы говорим с ним, пусть даже он и не подает никаких знаков, которые мы можем почувствовать. Мы просто знаем, что Бог рядом с нами, на нашей стороне. Это чудо нашей веры».
Энрико неуверенно направился к церкви, открыл тяжелую дверь входного портала и перекрестился, обмакнув руку в святую воду. Сегодня он был здесь не один. В абсолютной тишине молились две женщины и пожилой мужчина. Энрико зажег свечку для Елены и присел на самую дальнюю лавку, чтобы помолиться. Было ли честно обращаться к Богу за помощью только в самый критический момент? Но если не сейчас, то когда? Он подумал о Елене, о своем желании вновь увидеть ее голубые глаза, услышать ее смех. Должен ли он предложить Богу что-нибудь взамен, дабы скрепить договор? Но что? Он посмотрел на картину Франциска Ассизского со стигматами и спросил себя, сильно ли болят такие раны. И что будет, если он согласится принять наисильнейшую боль, чтобы помочь Елене.
Когда Энрико вышел из церкви, он заметил, что дождь кончился. Медленно идя в сторону парковки, он увидел патрульную машину, стоящую возле его автомобиля. Двое мужчин ожидали его: комиссар Масси и Эццо Писано. Последний протянул Энрико костлявую руку и тихо произнес:
— Синьор Шрайбер, я приехал, чтобы выразить свои соболезнования.
Энрико показалось, что у него выбили землю из-под ног. Он обернулся к церкви и горько подумал, что Бог не станет помогать людям, даже если слышит их, тем более такому слабо верящему человеку, как он, Энрико. Он чувствовал себя идиотом, когда вспомнил, что только сейчас сидел на лавке и надеялся, что такая неуловимая сущность, как Бог, проявит интерес и поможет Елене. Почему? Даже если Бог есть, он и пальцем не шевельнет для нуждающегося в его помощи человека — для Елены. Зачем ему это?
— Как вы в Борго-Сан-Пьетро так быстро узнали об этом? — растерянно спросил Энрико. — Я был у Елены только час назад, и она была еще жива, если, конечно, это можно назвать жизнью.
Писано склонил голову набок и вопросительно взглянул на Энрико.
— Елена? Я не понимаю, о чем вы говорите.
После довольно продолжительной паузы Энрико наконец сообразил, что имел в виду Писано.
— Вы приехали сюда из-за моей двоюродной бабки, синьор Писано?
— Да, она умерла этой ночью.