Чингиз-хан

Существует множество доказательств того, что этот каменный, похожий на пирамиду холм является местом последнего успокоения великого завоевателя. Марко Поло и д’Оссон заявляют, что он был похоронен на вершине высокой горы, а последний еще вполне определенно утверждает, что это была гора, с которой начинали свой бег реки Тола, Онон и Керулен[25]. В любом случае, как бы то ни было, недалеко то время, когда цивилизация, все сильнее и сильнее вторгающаяся в степные просторы Монголии, и археология, идущая рука об руку с нею, дадут, наконец, окончательный ответ на столь волнующий историков и археологов вопрос. А до тех пор, пока последняя точка в этом споре не поставлена, позволим великому полководцу почивать в мире.

Наступило время завершить наш рассказ о жизни Чингиз-хана. Как воин он на целую голову выше всех великих полководцев прошлого, у которых Наполеон советовал учиться всем людям в военной форме. Заслуживает упоминания и то, что лишь один из этой плеяды великих воинов заслуживает сравнения с Чингиз-ханом и этим человеком является Тимур, прозванный «Великим Хромцом».

Мы можем уподобить Чингиз-хана художнику эпохи палеолита, который несколькими скупыми движениями сломанного кремня по обломку кости умел создавать картины, изображающие кабана, оленя или бизона, способные до сих пор поражать наше воображение, как шедевры подлинного мастерства. Великий хан использовал материал, который лежал под ногами, но мастерство, с каким он выполнял задуманное, явно выдает в нем истинного художника, мастера своего дела.

Факторы, способствовавшие успеху его начинаний, заслуживают самого пристального и детального изучения. Прежде всего мы должны отдать должное воину-монголу — его отваге, выдержке, стойкости, дисциплинированности, самоотверженности — как факторам, имеющим самое важное, первенствующее значение для победы в войне. Монгольская приземистая лошадка тоже заслуживает самой высокой оценки. Вместе воин-монгол и его лошадь составляют единый, цельный, простой и очень эффективный механизм, но чем проще орудие, тем большего мастерства оно требует от подлинного мастера своего дела.

Не менее впечатляет и неукротимая личная энергия, ярко проявляющаяся во всех начинаниях Великого монгола, во всех смыслах превосходящая и оставляющая далеко позади личную инициативу и энергию полководцев Запада. С ним нельзя сравнить даже Александра Великого и Гая Юлия Цезаря. Дух захватывает, когда представляешь себе, какие потрясающе огромные пространства и расстояния преодолевали монгольские войска.

Зная это, правомерно задаться вопросом, каким был человек, который умел заглядывать за горизонт, мог вести за собой десятки тысяч бойцов к самым крайним пределам мира и внушить им страсть к завоеваниям, и вдобавок заставлявший их платить за привилегию служить под его знаменами. Целая галактика блестящих командиров, служивших Великому хану, сравнима с плеядой маршалов Наполеона. Мухули, Джэбэ, Туле (Тулуй), Угэдэй, Джучи, Джагатай, Бала Нойон, Субудай — самые великие из них.

Заслуги их так велики, что некоторые историки приписывают именно им успехи и победы Чингиз-хана. Конечно, ничто не может умалить их значения, но будем помнить и об их главнокомандующем, главном вдохновителе их ратных трудов, несшем на себе все бремя ответственности, отдававшем приказы, учившем их искусству войны. В эпоху монгольской катастрофы он стоит, возвышаясь надо всеми, подобно великому мастеру, наблюдающему за своими учениками. Он координирует их работу и своей рукой направляет ее движение. Уверенность и искусность характеризуют его труд и тем отличают его от работ подчиненных. Много лет спустя после его смерти в ратных трудах Субудая словно воскреснет и отзовется вновь искусство старого мастера, но Субудай так и останется навсегда, до самого конца, всего лишь учеником и сподвижником великого полководца, всего лишь тенью великого учителя.

Атака Джэбэ Нойона под Тбилиси (Тифлисом), когда он обрушился на арьергард грузинской армии, решающий удар Субудая под венгерским городом Сайо в 1242 году, когда он вклинился во фланги и тыл венгерской армии, служат яркими примерами военного искусства школы Чингиз-хана. Но сколь бы совершенны они ни были, их трудно сравнить с Чингизовым маршем на Бухару.

Их удары завершали битву, его — завершил, по сути своей, целую кампанию без решающей битвы. Там, где они думали о тысячах людей, размещенных на одной квадратной миле поля сражения, его разум охватывал сразу целые армии, действующие на просторах огромной империи.

Вспомним его в долине под Перваном (Парваном), спокойно выслушивающим Шики Кутуку (Кутаку), пытавшегося найти себе оправдание перед тысячами своих павших воинов; разве его сдержанность и всякое пренебрежение упреками не говорят сами за себя, показывая нам человека, стоящего много выше всех окружающих его. Интересно, что сказали бы и сделали Наполеон и Александр в подобных обстоятельствах?