Спустя ещё час, потребовавшийся, чтобы уладить все дела во дворце, Эйрих, Альвомир и Эрелиева уже были на форуме Феодосия.
— Вот эта! — ткнул Альвомир на круги сыра.
— Ты вообще знаешь, что это такое? — спросил у него Эйрих.
Альвомир отрицательно покачал головой, но затем снова ткнул пальцем в сторону сыра:
— Вот эта!
— Как знаешь, — пожал Эйрих плечами. — Уважаемый, заверните один круг.
Заплатив за товар дорого, потому что четверть силиквы за круг сыра в две либры — это непомерно дорого, они продолжили обход торговых прилавков.
— Мёд! — увидел Альвомир характерные глиняные горшочки на одном прилавке, а затем посмотрел на соседнюю. — Лепёшки!
Вот в таком духе, от прилавка к прилавку, они и путешествовали. Очень скоро пришлось раскошелиться на корзину, потому что заказы Альвомира уже нельзя было перенести в одной его котомке.
— Хватит… — неуверенно произнёс гигант, посмотрев на забитую доверху корзину.
— Тогда идём во дворец, — сказал Эйрих.
Сам он, как и Эрелиева, тоже кое-чего прикупил: три расписные масляные лампы из бронзы, обошедшиеся по четверти силиквы каждая, пять новых бронзовых перьев для письма, а также два квартария[30] первосортных чернил. Вдобавок ко всему этому он обзавёлся десятью песами[31] свежего пергамента в двух готовых к использованию свитках.
Эрелиева купила себе четыре новые тетивы, качество плетения которых было выше, чем у изделий лучших остготских мастеров, а также пять десятков первоклассных стрел. Впереди её ждёт долгий процесс приноравливания к чужим стрелам, что, в принципе, обычное дело. У Эйриха дома хранится девяносто запасных стрел, в качестве которых он не сомневается, поэтому покупать себе новую головную боль он не стал.
Ещё сестрёнка купила себе и матери несколько десятков бронзовых украшений с янтарём, а также два серебряных браслета с зелёными драгоценными камнями. Нерациональная трата, но Эйрих не стал выступать. Деньги на подобную ерунду будут всегда, а чего-то по-настоящему дорогого Эрелиева не брала.
Во дворце Альвомир сразу же уселся за обеденный стол в палатах и начал с усердием есть. Ему хотелось всего и сразу, но рот у него был один, поэтому он тратил время на мучительные размышления о том, что есть первым, а что отложить на чуть позже.
Эрелиева ушла в свою комнату, примерять украшения, а Эйрих сел за письменный стол, приготовил писчие принадлежности и задумался. Он никогда не пробовал писать монументальные труды, поэтому решил израсходовать немного пергамента на продумывание плана произведения. Ему хотелось написать о тактике кочевых племён, чтобы структурировать свои знания и лучше понять, что он забыл или упустил.
Поняв, что перед написанием нужно хорошо всё обдумать, Эйрих решил начать писать путевые заметки, с датами и происходившими тогда событиями. Концепцию путевых заметок он «подсмотрел» у Гая Юлия Цезаря, который писал свои «Записки о Галльской войне» по мере возможности, когда обстановка позволяет.
Эйриху была приятна мысль, что через десятки поколений, когда мир станет совершенно иным, какой-нибудь будущий великий полководец купит пергамент с мыслями Эйриха и извлечёт из них его мудрость. Но это потом, когда он научится кратко и красиво излагать свои мысли, а пока пусть будут путевые заметки…
«Ante diem XI Kalendas Junius MCLXI a.u.c., dies Solis[32] — выехали из Деревни, держа свой путь к Константинополю. В этот день, недалеко от деревни старейшины Уруза, сломалось левое заднее колесо телеги в обозе, оставил двадцать воинов с телегой, поручил починить и догонять нас. В деревню велел не заходить, дабы не создавать промедления и избежать распития браги. Послал с ними надёжного десятника, Бидвана, чтоб проследил. По пути и во время привала беседовал с Ниманом Наусом и Хумулом о римских патрициях. Сестра, Эрелиева, попросила помочь с конской сбруей, ибо не освоила она надлежаще уход за конём. Наказал ей, каждый привал, рассёдлывать и засёдлывать коня по три раза — будет наукой. Поел жареную куропатку, запил разбавленным вином. Вино разбавляю так: одну часть вина к трём частям воды — охмелеть с такого вина сложно, зато никогда не маешься животом. После заката ничего не происходило, поэтому лёг спать».
Ипподром даже снаружи выглядел величественно, а внутри вообще выбивал дыхание: огромное пространство, кажущееся бесконечным число людей, Эйрих, в этой жизни, ещё не видел столько людей разом. Гомон толпы, нетерпеливо ожидающей начала гонок на колесницах, громкие выкрики торговцев разнообразной снедью, рёв труб, возглашающих выход партий колесничих, а также гром барабанов, зачем-то отбивающих ритм.