Чихнёшь в воскресенье...

— Я слышал только о «Просторном, просторном мире», но, кроме этого, признаюсь в своём невежестве.

—  Конечно, это отличный образец патетического на­правления в литературе, но всё равно интересно, — она помолчала. Потом уже медленнее продолжила: — Знаете, перед приездом сюда я много часов переписывала сцену из «Кличи» Сьюзан Уорнер, причём по поводу лоскутно­го одеяла. Уджасно было трудно, шрифт слишком мелкий, и перепечатывать нельзя было, приходилось вручную... Но стоило усилий, типично американская сцена...

—  Несомненно, поэтому вы и выиграли одеяло миссис Пайк. —  Да, знаю. Это одна из причин, почему я так его хотела. Но вы поймёте, в каком я состоянии, когда я признаюсь, что эта прекрасная вещь до сих пор лежит в кресле у меня на кухне. Я бросила его туда... в ту ночь. Больше того, сама миссис Пайк приходила сегодня в магазин. По-моему, с единственной целью рассказать, как она сделала одеяло и поговорить о нём. Но я так старалась поймать Марджи и спросить её об этой несчас­тной шкатулке, что не смогла даже поговорить с ней... да и не хотелось говорить.

—  Это понятно. Дело оказалось не совсем такое, о котором вы договаривались с мисс Хартвел. И вы слиш­ком умны, чтобы выбросить его из головы.

—   Но я должна быть достаточно умна, чтобы не паниковать. Я вовсе не так храбра, как хотелось бы, — она поколебалась и быстро добавила: — Тэйн Кэри рассказывал вам о моих ночных приключениях?

—  Нет,— Питер крепче сжал её руку. — А что случи­лось?

—  Наверно, всего лишь хулиганство Марджи, но... ну... мне не понравилось, — и она кратко рассказала о случив­шемся. Закончив, подумала, не рассказать ли о недавнем приключении с Джеймсом, но решила не рассказывать.

Питер долго молчал. Они уже дошли до ворот кампуса и должны были свернуть к дому миссис Хартвел, когда Питер неожиданно остановился и заявил:

—  Это решает дело.

Фредерика была удивлена и слегка раздражена. В чём дело? Дала ли она каким-то образом ключ к разгадке? Она уже сейчас страшилась момента, когда перестанет ощущать успокаивающее присутствие Питера. Даже если он зайдёт к ней, ночь будет ещё более тёмной и одино­кой, когда он уйдёт.

—  Что решает? — спросила она.

— Через минуту расскажу. Дело в том, что у меня тоже есть для вас новость. Собственно, не для вас, но я считаю, что должен вам рассказать, тем более что утром к вам собирается наведаться Тэйн... Ну, не смотрите на меня, как заяц... Он не собирается вас арестовывать!

—   Арестовывать   меня?

—  Чёрт возьми, вы не с того конца ухватились за палку. Послушайте молча и не теряйте сознания в конце моего печального рассказа.

—  Не потеряю.

—   Это хорошо. На чём я остановился? О, да. Мы смогли оказать некоторое давление и раньше срока полу­чили результаты вскрытия. Как мы и подозревали — вы тоже, не отказывайтесь, — Кэтрин Клей была отравлена. Маловероятно, я бы сказал, совершенно невозможно, чтобы она сама покончила с жизнью, потому что капсулы в серебряной табакерке...

—  Значит, табакерка её... я так и подумала...

. — Да, но не прерывайте меня ещё минуту. Как я начал говорить, там были капсулы с веществом, которое содер­жится в корне жёлтого жасмина, — гелъсемином, его формула C₂₄H₂₈N₂0₄. Наша теория такова: сразу после ланча она приняла одну капсулу, думая, что это витамин, но там был яд. Потом она отправилась в книжный магазин, вероятно, сразу после того как мы с вами ушли; наверное, хотела прихватить вас и идти на ярмарку вмес­те, время как раз было походящее. Но вскоре она почувствовала себя плохо. Симптомы таковы: тошнота, головная боль, боль в глазах, расширение зрачков (мы это заметили, но приписали тому, что она приняла слишком большую дозу наркотика; мать это подтвердила), паралич и слепота... вполне достаточно, чтобы захотеть лечь...

—  Боже, Питер, она мучилась в агонии одна в этом несчастном гамаке, — Фредерика говорила спокойно, но крепко сжимала руку Питера.

—  Ну, наверное, она не очень мучилась. Её не тошни­ло, а доза была очень большая. Нет, она скорее всего почувствовала себя странно, прилегла, потеряла сознание и больше не приходила в себя.

—  Но... то страшное выражение у неё на лице? —  Чисто мышечное, — ответил Питер, однако неуве­ренно.

Фредерика пыталась забыть это лицо, которое всю долгую неделю преследовало её, и с усилием стала думать не о Кэтрин, а об её убийце.

—   О, Питер, но кто это мог сделать? Кто её так ненавидел?