Четвертый разворот

— А вас очень трогает, о чем говорят немцы? — спросил комиссар. — Они кто — рыцари? С бандитами на дуэлях не дерутся, капитан. Бандитов уничтожают любыми средствами.

Северцев и комиссар ушли. И когда летчики остались одни, лейтенант Маркин сказал:

— Тоже мне политики! Говорят, у этого Грюбеля куча Железных крестов. Ас! Если его срубить один на один, у немцев сразу поубавится нахальства. Да и плохо ли, когда одной сволочью станет на земле меньше!

— Ничего, — вздохнул Журавлев. — Придет время, я с этим типом встречусь. Обязательно встречусь…

А через два дня, возвращаясь вместе с Маркиным со «свободной охоты», Журавлев увидел пару «мессеров», летевших навстречу «чайкам» по краю длинного серого облака. По всей вероятности, «мессеры» тоже были из числа «охотников» и рыскали здесь, почти над самой линией фронта, в поисках какой-нибудь добычи.

— Пара «худых», — сказал Маркин. — Атакуем?

— Не спеши.

Журавлев круто развернул вправо и пошел вверх. Через несколько секунд обе «чайки» летели уже над облаком и сквозь его разрывы наблюдали за приближающимися «мессерами». Видимо, немцы до сих пор не заметили ни Журавлева, ни Маркина. Они все так же продолжали лететь у кромки облака, маскируясь им, готовые в любой момент или скрыться в нем или неожиданно атаковать замеченную цель.

И вдруг Маркин как-то приглушенно, точно задохнувшись от волнения, крикнул:

— Грюбель, командир! Погляди!

Да, это был Грюбель. Черные крестики в белых кругах на крыльях и фюзеляже — такие знаки красовались только на его машине. Ошибки тут быть не могло.

— Будешь бить ведомого, — тоже по-необычному волнуясь, сказал Журавлев.

— В случае чего — я прикрою. Не пускай его в облака… Ну, пошли…

— Пошли, — сказал Маркин.

Журавлев даже себе не мог объяснить, почему он не срубил Грюбеля с первого же захода. Такой шанс у него был. Верный, казалось, шанс. Он спикировал на машину Грюбеля так внезапно, что тому ничего другого не оставалось, как только попытаться резким разворотом бросить самолет в облако. Правда, этот маневр таил в себе большую опасность: «чайка» к кромке облака была ближе, чем «мессер». Грюбель это видел и понимал, что при развороте подставит свою машину под удар. Но другого выхода у него не было. Промедли он хотя мгновение, и уже будет поздно — сверху его немедленно расстреляют.

«Мессер» прошел от «чайки» так близко, что Журавлев успел разглядеть и лицо Грюбеля, искаженное скорее напряжением, чем страхом (так, по крайней мере, Журавлеву показалось), и его глаза, какие-то очень холодные и словно бесстрастные, и рыжую прядь волос, выбившуюся из-под шлема. «Вот он какой, этот тип! — подумал Журавлев. — Настоящая арийская сволочь…»

Он нажал на гашетку, но было уже поздно. Видимо, те две-три секунды, которые он потратил, разглядывая Грюбеля, и были теми секундами, когда Журавлев мог бить наверняка. И этот момент он упустил. Но это не огорчило его. Он мечтал о настоящем бое с Грюбелем, упорном, опасном, напряженном и, главное, на глазах тех, кто мог видеть этот бой с земли. И не ради удовлетворения честолюбия. Нет.

Нельзя сказать, что капитану Журавлеву чувство честолюбия было совершенно чуждо — какой летчик не мечтает о славе, кому не хочется показать свое мастерство настоящего аса! Но, честно говоря, думая о встрече с Грюбелем, капитан имел в виду совсем другое. В полк прибывало пополнение из молодых, еще не нюхавших пороху летчиков. Журавлев часто слышал их разговоры: «мессер» есть «мессер». Как с ним драться по вертикали? Как его догонишь?

Срубить Грюбеля и известного немецкого аса в бою один на один — разве это не огромный выигрыш? Он, капитан Журавлев, должен показать: и на «чайке» можно бить «мессеров», даже если на этих «мессерах» сидят прославленные асы. Главное — мастерство, выдержка, вера в свои силы и, конечно, бесстрашие.

…Так же резко развернув «чайку», Журавлев пошел за Грюбелем. Облако оказалось тонким и не таким длинным, как представлялось издали. Уже через минуту в глаза ударило солнце, и капитан увидел Грюбеля, делающего боевой разворот. А в стороне, метрах в трехстах слева, Маркин закладывал глубокий вираж, и ведомый Грюбеля уходил по вертикали вверх, не выдержав атаки лейтенанта.

Выведя машину из боевого разворота, Грюбель с дальней дистанции открыл огонь по «чайке». Он бил сразу из пушки и пулемета и, видимо, не очень беспокоился о том, чтобы огонь был прицельным. Сейчас он преследовал только одну цель: русский летчик, конечно, должен уйти от лобовой атаки, должен отвернуть в сторону, и вот как раз в тот момент, когда он на секунду-другую подставит борт своей «чайки», Грюбель и нанесет смертельный удар. Это была излюбленная тактика Грюбеля, которая никогда его не подводила. Именно благодаря ей он смог нарисовать на фюзеляже своего «мессера» семнадцать крестиков — семнадцать сбитых им «харрикейнов», «кобр», «спитфайров», «чаек».