Своих детей Коринна никогда не имела, и те материнские чувства, которые подспудно тлеют в каждой женщине, она перенесла на Джино. Уйди от нее Джино, и она, наверное, зачахла бы от тоски. Для Джино она жила, с ним и только с ним связывала все свои надежды и мечты.
— На следующий год ты обязательно начнешь учиться, — говорила Коринна каждую весну. — Хватит тебе собирать цветочки и шляться с мальчишками по городу. Ничего хорошего из этого не получится. Падре Бузони сказал, что возьмет тебя к себе. Пойдешь к нему в послушники?
Джино смиренно отвечал:
— Как ты скажешь, Коринна.
Она всегда видела его в черной с белым сутане священника, с большим, сверкающим золотом крестом. Сотни людей ждут выхода своего любимого падре из собора, чтобы он на залитой солнцем площади благословил каждого из них и отпустил им их тяжкие грехи. И среди грешников и грешниц стоит она, Коринна, и все на нее смотрят с обожанием и восторгом, потому что она и падре — это как бы одно и то же, как бы одно целое.
А Джино в это время думал: «У падре, небось, денег — завались. Стащишь пятьсот лир — он и не заметит. Такая жизнь мне вполне подойдет…»
Но по мере приближения осени разговоры о том, что надо идти к падре или в обыкновенную школу затихали сами собой. И не только потому, что у Джино, как всегда, не оказывалось ботинок и целых, незалатанных штанов. Представив себя совсем одинокой без своего Джино и без его проделок, Коринна давала отбой.
— Ты совсем еще крошка, Джино, — говорила она. — Я знаю детей, которые не учатся и в шестнадцать лет. А тебе нет и тринадцати.. Вот кончится война, тогда уж все и решим…
— Как скажешь, Коринна, — послушно отвечал Джино.
В конце концов, он мог обойтись и без падре, и без школы. Плевать ему на все. Пятьсот лир он может стащить и у Коринны, а учиться в школе…
Никого в мире нет ученее старика Кьяппони, потому что он — профессор математики и физики, говорит по-английски, по-французски и по-русски, а толку? Его, Кьяппони, знает весь город, к нему когда-то приезжали ученые из других стран, но вот он стал стариком — и конец. В прошлом году — Джино хорошо помнит этот день — Кьяппони подошел к нему купить цикламены. «Сегодня моей старушке семьдесят лет, — сказал он. — Хочу преподнести ей подарок».
Волосы у профессора белые, как пена прибоя, руки сухие, на глазах — большие очки с толстыми стеклами.
Джино выбрал ему лучшие цветы и из уважения к его учености назвал цену втрое больше обычной. Старик вытащил из кармана потертый кошелек и начал отсчитывать деньги. Не торгуясь. А Джино в это время думал: «Кошелек хоть и старый, а деньжата в нем наверняка водятся немалые… Хорошо было бы иметь его в своем кармане».
И вдруг старик сказал, явно смущаясь:
— Придется, малыш, этот букетик разделить надвое. Потому что мне надо еще купить булку, а денег…
Джино отобрал половину цикламенов и взглянул на профессора. У Кьяппони от старости слезились глаза, а Джино казалось, что старик тихонько плачет. И тогда он отдал профессору весь букет и сказал:
— Ни одной лиры я с вас не возьму, синьор Кьяппони. Скажите своей старушке, что эти цветы ей подарил Джино, уличный продавец…
Вот тебе и профессор! Всю жизнь человек учился, а на старости лет не может наскрести лишнюю сотню лир, чтобы купить своей старушке цветов. На кой же черт тогда учиться!
Войну Джино ненавидел так, как ее может ненавидеть только человек, кровно заинтересованный в мирной жизни. Война отнимала у Джино и его тетки последний кусок хлеба. Простые люди, которые раньше покупали у них цветы, теперь почти всегда говорили: «Пачку макарон купить не на что, какие уж там цикламены!» А богачи предпочитали иметь дело с владельцами цветочных магазинов. Там хоть и дороже, зато шикарнее: хотите, вам доставят целую корзину цветов прямо домой, хотите — в середину букета вложат поздравление, написанное золотыми буквами… Какой же уличный продавец может тягаться с владельцем магазина, у которого одних рассыльных целая дюжина!
Как-то к Коринне пришла синьора Абе Гамбале — хозяйка цветочной лавки на виа Аджелли. Джино знал эту лавку. Огромная витрина, фонтан внутри, аквариум с золотыми рыбками, продавщицы в белых халатах, как в больнице. И сама синьора Гамбале похожа на золотую рыбку: маленькие холодные глазки, круглый, с припухшими губами рот.
Коринна встретила синьору Гамбале настороженно и явно недружелюбно — какого дьявола ее принесло сюда, эту хитрую ведьму? Что она тут хочет пронюхать? Может, она думает, что Коринна пойдет к ней в услужение? Пускай ей прислуживают такие же ведьмы, как она сама, а Коринна пока что человек…
И все же, переборов в себе чувство неприязни, Коринна поставила на стол две чашки кофе-суррогата и пригласила синьору Гамбале:
— Садитесь, Абе. Ничего другого предложить вам не могу, а чашку кофе — пожалуйста. Вы по делу?
Синьора Гамбале слегка поморщилась. Кто это дал право какой-то уличной торговке называть ее, владелицу магазина, просто по имени? Вот ведь до чего обнаглели люди! Ведут себя так, будто для них уже нет ничего святого.