Сами они тут и там виднелись на кучах трупов, приметные ценными в трофейном смысле мягкими сапогами из рыжей свиной кожи щетиной наружу. С одного такие уже стягивал проворный зуав, надеясь заменить свои жамбьеры[71] на шнурках и пряжках.
Эта обыденная сцена больше всего прочего успокоила лейтенанта Мак-Уолтера. «Пожалуй, что и обойдется на этот раз, – приободрился он и прибавил шагу, поспевая за французами. – Право же, не воспользоваться славой победителей, ввиду того, что неприятель под натиском союзников отступил, было бы как-то не по-английски. Так что…»
– Come on, guys! (Пошли, ребята!) – пришпорил он своих горцев, взмахнув палашом, и тут…
Эфес палаша едва не сломал ему пальцев, вывернув их стальной гардой.
На оставшийся обрубок лезвия Мак-Уолтер какую-то долю секунды смотрел с недоумением, а затем – не столько догадавшись, сколько почувствовав – обернулся. Лейтенанту повезло – зуав, стягивавший сапоги с русского горца, получил первую пулю из русского пистолета в лоб, судя по разбрызганным по спине мозгам, а вот лейтенанту, вернее его оружию, досталась вторая, из второго пистолета. Третьего пистолета у варвара в кудлатой бараньей шапке, на счастье Мак-Уолтера, не было, но горец уже невозмутимо заряжал имеющийся, сидя на свалке своих мертвых соотечественников и врагов.
Рональд, лихорадочно разбрасывая кисточки конского волоса, полез в спорран[72] и, выдернув, наконец, из него «перечницу», вскинул эту стальную шестиствольную связку…
Кроме всех прочих технических новаций это была и эпоха смены однозарядного оружия личного пользования на многозарядное. Причем конструкция револьвера была отнюдь не единственной версией на тот момент. Оружейники искали и другие решения. Это, например, привело к появлению в Европе еще одного вида многозарядного оружия – так называемых pepper-box («перечниц»).
Пепербоксы представляли собой многоствольный пистолет, у которого стволы были соединены в общий пакет, проворачивающийся на оси на манер того же барабана в револьвере. Из-за этого оружие оказалось излишне тяжелым, однако было надежным и куда более безопасным, чем первые револьверы. В случае одновременного воспламенения всех зарядов стволы просто дружно выплевывали пули, не разбивая рамы и не калеча стрелка. По этой причине пеппербоксы какое-то время были весьма популярны и бытовали в карманах британских офицеров наравне с револьверами Кольта «Нэви» и Адамса, полагавшимися по штату.
Мгновенье шотландец и русский горец смотрели прямо в глаза друг друга.
В отблесках пламени Мак-Уолтеру показались глаза русского рыжими или впрямь были звериные – рысьи, и от этого по спине прошел легкий озноб. Тем яростней Рональд тиснул пусковой крючок, но самовзвод «перечницы», сам по себе тугой, в разбитых пальцах отозвался такой сильной болью, что лейтенант выронил пистолет и едва успел подхватить его другой рукой. Вновь поднял и замер в дуэльной позе, недоумевая.
Горец смеялся, скаля щербатые зубы. Дуло его пистолета, видимо уже заряженного, смотрело на лейтенанта, но раскачивалось от смеха, и выстрела не следовало.
Рональд на секунду замешкался, пытаясь сообразить причину столь внезапного сумасшествия. И вдруг обнаружил ее у себя чуть ли не под ногами.
Между носками башмаков крутилась на коричневом боку хорошо знакомая по камышовской лавке толстостенная бутылка «Шато» с куцым огрызком искрящегося фитиля в горлышке. В какой-то миг Мак-Уолтеру почудилось, что он видит сквозь болотную зелень стекла свинцовые шарики пуль в пороховой засыпке…
Рональд хотел пнуть бутыль ногой – может, успеет отлететь подальше, прежде чем взорваться, – но именно в тот момент, когда мысок уже коснулся стекла, все вокруг, и в том числе русский горец, пропало в ослепительной вспышке. Смех варвара мгновенно исчез из ушей Мак-Уолтера, заглушенный взрывом.
В прорехах плетеных тур, очерчивающих линии ложементов, вновь замелькали длиннополые профили русских шинелей, подсвеченные сзади пожарами тыла, – черные профили, будто тушью рисованные. И половина из них, как убедились уже англичане и французы, были «покойники», вдруг ожившие по сигналу полкового горна, прямо-таки восставшие под трубы Страшного суда.
– Прием, позаимствованный у черноморских пластунов, – отрекомендовал маневр своих гренадер штабс-капитан, вернувшись на траверс бастиона из дыма ложементов. – Как-то видел его на Кавказе. Весьма действенно. Они так с преследователем обходятся, – продолжил он, чуть отдышавшись. – Ежели не могут уйти, скажем, от конников, то падают как бы замертво, а пропустив погоню у себя над головами, вдруг вскакивают и палят вдогонку. Такая, извольте видеть, шлея под хвост.
Капитан первого ранга Раймерс, явившийся на траверс с началом атаки гренадер, одобрительно покивал, не говоря ни слова и только теребя пальцами седой кончик уса, но вдруг спросил:
– Так это, значит, ваше, господин штабс-капитан, самоуправство-с?
– Простите, Пал Сергеич? – непонимающе переспросил командира бастиона майор Шабрин. – О чем это вы сейчас?