Четвертый бастион

Надежда, как казалось, была вполне обоснованной, ведь в лагерь отправился надежный человек – полковник Рауд. Уж он бы смог растолковать гарнизону, что надо немедленно спешить на помощь Шуджи-Шаху, иначе весь тот порядок, который устанавливался в стране британской администрацией в течение последних лет, грозил рухнуть.

Бернс, стоя на оборонительной стене, окружавшей дворец, более прислушивался к громовым раскатам сражения, чем всматривался в его ход – от подзорной трубы проку было чуть. Всю крепость, вылепленную из необожженных кирпичей, заволокло ржавой пылью, сочившейся из стен при всяком содрогании. А перетряхивало резиденцию эмира то и дело – ядра и порох дикари расходовали щедро.

И все-таки надежда не покидала Бернса и принуждала вновь и неохотно смотреть на почти разрушенные главные ворота, ведущие во дворец эмира. Ангел спасения, то есть полковник Рауд, должен был явиться именно через эти ворота – явиться вместе с шестью тысячами британских храбрецов, но их все не было.

Вдруг совершенно неожиданно этот ангел возник за спиной у Бернса, причем в виде самом неприглядном и к тому же с тысячей чертей в глотке, которых извергал на все и вся.

Советник Шуджи-Шаха обернулся и критически оглядел Рауда. Вид полковника не внушал особых надежд. Waterloo shako было прострелено и съехало набок, страусовый плюмаж оказался опален, штаны – запылены до неопределенно-бурого цвета, а пехотная сабля в руках – забрызгана кровью.

– Вы привели их? Привели спасательную экспедицию? – на всякий случай спросил Бернс.

– Вся спасательная экспедиция перед вами! – разочаровал его подполковник, отмахнувшись саблей куда-то на наружную сторону оборонительной стены. – Я не смог пробиться в лагерь, но я попробую снова.

После этого лорд Рауд в свою очередь оглядел Бернса. Оглядел без уважения, но Бернс отнес это не на свой счет, а на счет всей британской администрации, которая не смогла предотвратить бунт афганских дикарей, хотя имела для этого все силы и средства.

Увы, английский советник Шуджи-Шаха ошибался. Лорд Рауд сейчас думал вовсе не о британской администрации в целом, а лишь о том, что такой ее представитель, как Бернс, не заслуживает шанса на спасение.

Лорд Рауд уже в который раз отметил про себя, что Бернс в халате и чалме очень мало походил на британского офицера. Джон-Ксаверий вовсе не считал достаточным основанием стандартную отговорку: «Положение советника при эмире обязывает».

Пусть Бернс и утверждал, что для лучшего диалога с дикарями требуется усвоить их обычаи, но как-то уж очень рьяно взялся эти обычаи усваивать. В частности, завел себе гарем из местных красоток, и – что еще больше возмущало Рауда – этому недостойному примеру последовали некоторые другие британские офицеры.

«Потому он и не хочет бежать из Кабула, – мысленно рассуждал полковник, глядя на „советника эмира“. – Не хочет из-за своих баб, с которыми придется распрощаться раз и навсегда». Сам Джон-Ксаверий, даже если бы по примеру Бернса устроил в своем кабульском доме что-то вроде борделя для одного клиента – то есть пресловутый гарем, – никогда не стал бы рабом этого гарема. Полковник Рауд, не задумываясь, бросил бы все, что нажил в Афганистане за прошедшие несколько лет, лишь бы выбраться из этой чертовой страны живым и желательно невредимым. А вот идиот Бернс из-за каких-то местных девок рисковал головой, отчаянно пытаясь удержать от падения власть Шуджи-Шаха, то есть весь прежний порядок, который было уже не спасти.

Оставалось лишь бежать, бежать, бежать! Но Бернс этого не понимал. Не понимал, как не понял бы курильщик опиума, зачем надо оставить эту привычку. Да, по мнению Рауда, с «советником эмира» дело обстояло именно так, только роль опиума взяли на себя бабы.

И все-таки Бернс еще мог оказаться полезным. Он, являясь советником Шуджи-Шаха, знал то, чего не знало большинство обитателей дворца. В частности – про подземный ход, начинавшийся в саду эмира, а заканчивавшийся уже далеко за пределами оборонительных стен. Бернс сообщил полковнику эту тайну, надеясь, что тот, пройдя подземной тропой, доберется до британского лагеря и приведет во дворец солдат.

Рауд честно пытался это выполнить – он же был британский офицер, черт возьми! – но теперь, когда стало ясно, что можно выбраться из дворца, но не из города, Джон-Ксаверий решил действовать иначе. Следовало затаиться, а затем уйти из Кабула, и пусть было бы уже слишком поздно, чтобы привести гарнизон, но не поздно для того, чтобы вернуться в Англию.

«Раз нельзя спасти установившийся порядок, надо хоть воспользоваться хаосом, чтобы ухватить трофей подороже», – так рассуждал полковник, а под трофеем он понимал сокровища Шуджи-Шаха.

Разумеется, даже сейчас, когда ворота дворца еле выдерживали напор восставших, сокровища хорошо охранялись, но в резиденции присутствовал один человек, из которого вполне можно было вытрясти кое-что ценное. Этим человеком являлся придворный ювелир эмира, звавшийся Бабай-ага.

– Я знаю, как мне выбраться из Кабула, чтобы привести солдат, – сказал полковник Бернсу.

– Как?