Четвертая Беты

Скорее отвечая собственным мыслям, чем продолжая начатый разговор, Дан громко сказал вслух:

— Не беспокойтесь за Марана. Ее никто не подослал, ручаюсь головой.

Маран пришел через час, после того как, позавтракав в маленьком, небогатом буфете на нижнем этаже Малого дворца, Дор ушел в свои мастерские, а Поэт с Даном вернулись в квартиру Марана — две комнаты в конце одного из коридоров верхнего этажа, где, удобно развалившись в креслах, потягивали карну. Настроение Поэта казалось безоблачным, что удивляло Дана, впрочем, может, то была эйфория от возвращения домой?

— Меня беспокоит состояние Марана, — сказал он, вызывая Поэта на разговор.

— А меня нет, — отозвался тот немедленно.

— Нет?

— Нет. Я знаю Марана. Помечется и возьмет себя в руки.

— Ты уверен?

— Еще бы! В конце концов, у него нет другого выхода.

Дан усмехнулся.

— Странный вы все-таки народ. Никогда б не подумал, что Маран может так переживать из-за этих дел, а ты, наоборот, сохранять спокойствие… будто ты все знал заранее.

— Знать я, конечно, не знал, но… Понимаешь, Дан, мы с ним в разном положении… я имею в виду не то, что он взвалил на себя ношу, для меня, каюсь, непосильную. Нет. Просто Маран, как это не парадоксально, сохранил еще какие-то иллюзии. А я — я давно понял, что самая изощренная фантазия не в силах вообразить хоть одно преступление, которое не было б уже совершено Изием и прочими подонками. А возможно, все еще хуже.

— То есть?

Поэт только вздохнул.

— Эх, Дан… Слушай, давай-ка поищем у Марана в запасниках, авось, найдем бутылочку тийну. — Не дожидаясь ответа, он вскочил и стал открывать ящик за ящиком.

Маран вошел бесшумно, они даже не сразу его заметили. Куртка у него была перекинута через плечо, ворот рубашки расстегнут, меньше всего он был похож на… Глава государства, — мысленно произнес Дан. Да, как ни удивительно, но факт, этот высокий, красивый молодой человек со слегка спутанными коротко подстриженными светлыми волосами и усталым лицом, одетый с небрежностью спортсмена, знающего, что его тренированное тело смотрится в любой одежде, не кто иной, как глава государства с почти сорокамиллионным населением. Привыкнуть к этой мысли было нелегко.

— Доброе утро. — Маран хорошо знакомым Дану жестом швырнул куртку через всю комнату в дальнее кресло, а сам сел рядом с Поэтом и придвинул к себе графин с карной и чашку. Налил, выпил, рассеянно налил и выпил еще чашку, потом, не глядя, рассчитанным движением протянул руку вправо и ткнул в клавишу переговорного устройства, довольно громоздкой штуки, работавшей на основе проводной связи.

— Нила! Что там у вас нового? Ган не появлялся? Если он придет, дай мне знать. И найди мне, пожалуйста, Тонаку, скажешь, что я прошу его подъехать. Срочно. Ясно?

Дан улыбнулся. Нилу он еще не видел, не знал, что она здесь.

— Приятные воспоминания? — усмехнулся Маран.

Он поднялся упругим движением, прошелся по комнате, поглядел в окно, вздохнул и стал расстегивать рубашку.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Поэт.

— Принять душ.

— Я не о том. Ган, Тонака… Что это значит?

— То есть? Ах да, ты же еще не знаешь. Мне удалось провести их в Правление. Предварительно сделав Тонаку Начальником Наружной Охраны, конечно.

— И зачем они тебе? Срочно?

— Все затем же.

— Маран!

— А ты думал, я меняю свои решения каждые двадцать пять часов?

— Нет, я думал, ты валяешь дурака не больше двадцати пяти часов подряд.

Маран бросил рубашку туда же, куда куртку, и пошел к двери.

— Постой! Может, правда хватит, а?

Маран вернулся и присел на подлокотник кресла напротив Поэта.

— Знаешь, как ее зовут?

— Кого?

— Ну… — Маран запнулся.

— А… Нет, откуда же мне знать?

— Лана.

— Что-то знакомое.

— Не правда ли? Что-то знакомое! Она — дочь…

— Лана?

— Да.

— Ну и что?

Маран встал и отошел к окну. Довольно долго он смотрел из окна. Дан и Поэт молча ждали. Потом он, не оборачиваясь, сказал — голос его прозвучал неожиданно хрипло:

— Пять лет назад я сам, лично, арестовал Лана.

— За что?

— Какое это имеет значение! Ему предъявили обвинение в государственной измене… как и всем. За что!

— И все-таки?

— Поэт, не надо заговаривать мне зубы!

— Твои зубы меня не волнуют. Я просто хочу знать.

— Он написал книгу. Небольшую такую брошюру страниц в двести. Она называлась «Лига и Большой Перелом».

— Не слышал.

— Ты и не мог слышать. Ее конфисковали прямо из типографии. На суде Лан был признан виновным в преднамеренной фальсификации исторических фактов с целью очернения и подрыва авторитета власти.

— Каких фактов? Например.

— Например? Ты, конечно, слышал, что у Изия членский знак Лиги за номером два?

— Ну?

— Лан доказывал, что Изий вступил в Лигу только за два года до Перелома, так что…

— Так что знак за номером два он благополучно свистнул у кого-то из старых членов Лиги. Интересно…

— Более того, Лан утверждал, что Изий стал членом Правления только перед самым началом событий, да и то без права решающего голоса.

— Не понимаю, что тут такого? — вмешался Дан. — Неужели обязательно надо быть членом Лиги с первого дня, чтобы стать ее руководителем?

— Не в этом дело.

— А в чем?