Четверть века назад. Часть 1

Бывшая посланница этого не ожидала. «Chez moi!..» И въ эту минуту, когда сама «la comtesse Tatiana Vorotintzef-Dariine….» Вся багровая, растерянная, какъ безпомощная птица подъ неотразимымъ вліяніемъ зминаго взгляда, она повернула голову къ своей злодйк….

Но змя выпустила свой ядъ и съ дрожащими еще отъ волненія побды ноздрями, забывъ свой mal de dos, бодрыми и быстрыми шагами направлялась теперь къ столу, за которымъ дочь ея занимала разговоромъ стараго и нсколько глухаго бригаднаго генерала.

— Какъ ваше здоровье? вызывая любезную улыбку на уста и возвышая голосъ, обратилась къ нему Додо. И тутъ же:- что, дождалась! шепотомъ отпустила она Женни.

Скромный генералъ привсталъ и сталъ кланяться.

— Что супруга ваша, Марья Никтополіоновна? И воззрясь опять ястребомъ на дочь: — je suis morte, а ты — pas plus de coeur qu'un marbre!

— Все печенью жалуется! вздохнулъ генералъ.

— Вы бы ей Маріенбадъ посовтовали; мн долго помогало… — Я должна была высказать все ce que j'ai sur le coeur этой дурищ скверной, — а ты…

— Господи что же это за мученье! подумала Женни. — Вы бы мн хоть у чужихъ дали вздохнуть свободно! не выдержавъ прошептала она маменьк въ свою очередь, и съ громкимъ вопросомъ: «Ольга, будетъ у васъ репетиція утромъ?» устремилась къ барышн, предоставивъ maman Додо занимательной бесд скромнаго, но глухаго генерала.

— Меня звали, но я отказалась, отвчала на ея вопросъ Ольга.

— Почему?

— Я въ себ уврена, а остальные какъ себ тамъ хотятъ!

— И они вс на репетиціи?

— Полагаю.

— La barischnia, душка, поведи меня туда! вскликнула Женни.

— Ничего нтъ интереснаго. Завтра увидишь настоящее представленіе

— Нтъ, нтъ, приставала къ ней крупная княжна, — мн именно теперь хочется…. Завтра мы наврное здсь не останемся; хорошо если она меня еще сегодня не увезетъ! — она кивнула на мать. Пойдемъ, Ольга, прошу тебя, поведи меня!

— Да для чего это теб? спросила барышня, которой чрезвычайно не хотлось уходить теперь изъ гостиной, гд она надялась ее пригласятъ пть, — а пніемъ ея, разчитывала она, должны были быть завоеваны ей разомъ два сердца: Анисьева и «очаровательной графини».

— Я теб прямо скажу, отвчала стремительно Женни:- я хочу кокетничать сегодня, кокетничать `a mort. Je veux faire des b^etises, на зло, на зло ей!.. Семь бдъ одинъ отвтъ!.. Мн хочется видть Чижевскаго, шепнула она ей на ухо, — пойдемъ, la barischnia!..

— Послушай, сказала, подумавъ Ольга Елпидифоровна, — я пойду съ тобою, но только съ двумя условіями.

— Что такое, говори скорй!

— Вопервыхъ, не надолго…

— Хорошо, хорошо! Дальше?

— Вовторыхъ, ты отъ меня не отойдешь; мы все время будемъ подъ руку.

— Это къ чему? вскрикнула Женни.

— Потому, сказала та, хмуря брови, — потому что я не хочу чтобъ одинъ человкъ говорилъ со мной вдвоемъ…

— Кто такой? Княжна такъ и заходила вся. — Кто такой, говори!

— Ты его не знаешь… Ашанинъ тамъ одинъ… нехотя промямлила Ольга.

— Какъ не знаю! Онъ только у насъ не бываетъ… Ашанинъ, — il est si beau, ma ch`ere!..

— Да… но я… я не хочу…

— Что онъ теб сдлалъ?… Ты врно…

— Ничего не «врно»! Ольга Елпидифоровна вспыхнула вдругъ:- не хочу просто… ну, надолъ…

Женни расхохоталась:

— Богъ тебя знаетъ, какая ты сумасбродица! вскликнула она и, просунувъ руку подъ руку барышни, направилась съ нею къ двери, скользя одною ногой по паркету впередъ, какъ, бы собиралась танцовать.

Анисьевъ такъ и сыпалъ блестками своей изысканной французской рчи, быстро, легко и искусно переходя отъ предмета на предметъ, отъ свжаго петербургскаго анекдота къ лорду Пальмерстону, отъ «интригъ» президента тогдашней французской республики къ «impressions po'etiques», вынесеннымъ имъ изъ прошлогодней венгерской компаніи… Его оживленіе и веселость вызывали не разъ улыбку на устахъ графини Воротынцевой. Сама Лина инд безсознательно усмхалась… Графиня незамтно откатила еще немного свое кресло назадъ:- блестящій флигель-адъютантъ и княжна сидли теперь другъ противъ друга подъ ея наблюдательнымъ взоромъ… Но Анисьевъ самъ все видлъ, все наблюдалъ; чмъ «комплицированне» казалось ему теперь его положеніе, чмъ боле опасался онъ — съ одной стороны, какой-нибудь «компроментантной глупости» отъ «невозможной маменьки», — съ другой, неожиданной выходки отъ княгини Додо, «ругань» которой съ хозяйкою дома онъ отгадывалъ теперь издали по возбужденному выраженію ихъ лицъ, — чмъ, наконецъ, затруднительне для него, посл всего что онъ усплъ узнать утромъ, представлялся ему «подходъ» къ главной цли его стремленій, къ этой нмой и равнодушно глядвшей на него двушк съ ея такими же нмыми для него глазами, — тмъ беззаботне будто и ровнй звучалъ его голосъ, тмъ сдержанне и покойне глядлъ онъ на нее, на свою петербургскую собесдницу.

Онъ разсказывалъ теперь о цыганскихъ оркестрахъ въ Венгріи, яркими красками описывалъ ихъ костюмъ, ихъ бронзовыя лица, ихъ «ext'erieur osseux et bl^eme comme celui d'un fakir de l'Inde»… Онъ былъ въ восторг отъ ихъ чардашей…