Четверть века назад. Часть 1

Рядомъ съ портретомъ покойнаго князя Михайлы помщалась теперь въ стоячей, тонкой работы золотой рамк небольшая картина Месонье, въ одно, какъ въ большинств его картинъ, лицо. Это былъ старикъ воинъ, въ одежд временъ Тридцатилтней войны, остановившійся предъ образомъ Мадонны, вставленнымъ надъ низкимъ входомъ готической башни. Чувство мастерства исполненія почти невозможныхъ для масляной кисти деталей, отличающаго спеціально этого художника, исчезало почти здсь чтобы дать всецло мсто впечатлнію, производимому выраженіемъ умиленія разлитаго по всему облику стараго рейтара. Картина была прелестна…

— Это князя Ларіона даръ, я уврена? равнодушно сказала Ольга, (она ничего не понимала въ живописи). — Это онъ самого себя ей поднесъ, молится ей же, въ вид Мадонны, и ботфорты для этого на себя натянулъ, мысленно договорила себ барышня, и закусила губу чтобъ удержать смхъ пронимавшій ее при этой мысли.

— Да, дяди! подтвердила княжна, не отводя глазъ отъ холста.

— А это отъ кого? воскликнула Ольга, указывая на шесть богато переплетенныхъ въ синій муаръ томовъ съ надписью Пушкинъ и вензелемъ Лины на корешк. «Офеліи отъ Эльсинорскаго двора», прочла она вытисненное золотыми буквами на верхней обложк перваго изъ этихъ томовъ.

Княжна съ блестящими глазами обернулась къ ней:

— Это мн наши актеры прислали; такъ мило съ ихъ стороны!.. Лучшаго подарка они мн сдлать не могли.

Ольга развернула книгу и на первой блой страниц прочла слдующее:

Отъ мрачныхъ грезъ души Гамлета
Зоветъ къ себ васъ міръ иной,
Онъ близокъ вамъ, онъ вамъ родной:
Княжна, вы «свтлаго» поэта
Поймете свтлою душой!

— Ахъ, я помню, воскликнула она, — какъ вы какъ-то за кулисами разъ говорили что у васъ въ перездахъ изъ-за границы пропалъ какъ-то Пушкинъ и что теперь изданіе все вышло, и вы не можете себ опять достать… И monsieur Духонинъ еще восхищался вашему выраженію что «Пушкинъ такой свтлый»… Это потому въ стихахъ у нихъ сказано… Профессоръ, должно быть сочинилъ, оттого она такъ и счастлива! подумала тутъ же барышня.

Она ошибалась: Гундуровъ былъ тутъ ни при чемъ. Мысль поднести Пушкина княжн обществомъ всхъ актеровъ Гамлета принадлежала Духонину, который, не мене самого нашего героя, оцнивалъ «особенныя словечки» княжны, и взялся достать и велть переплести въ Москв экземпляръ въ ту пору уже дйствительно почти ненаходимыхъ сочиненій поэта [37]. По его же мысли, каждый изъ участвовавшихъ въ подарк приписалъ своею рукой къ печатному тексту кто стихъ, кто строфу, кто цлое стихотвореніе Пушкина, не пропущенные тогдашнею цензурой въ печати, но которые тогда хранились въ памяти чуть не у каждаго. Молодые люди посвятили этой работ дв ночи сряду… Рукой Гундурова прибавлены были къ стихотворенію Деревня извстныя, опальныя тогда, строки:

Увижу ль наконецъ народъ освобожденный
И рабство падшее по манію царя, и проч.

Ему же поручено было написать «посвященіе» княжн, но онъ не сладилъ съ нимъ: субъективное его чувство къ ней такъ и пробивалось наружу сквозь каждую накиданную имъ строку. Онъ это понималъ — и отказался ршительно… Попробовали было и Ашанинъ, и Свищовъ, но у обоихъ у нихъ все выходило водевильнымъ куплетомъ; ихъ забраковали. «Посвященіе» скропалъ наконецъ землемръ Постниковъ, скромный молодой человкъ, благоговвшій предъ Линой, съ тмъ оттнкомъ противъ Факирскаго что онъ видлъ въ ней не «Жоржъ-Сандовскую героиню», а «святую изъ Чети-Миней». Его стихи, несмотря на довольно плохія ихъ рифмы, были единогласно аппробованы, какъ выражающіе общее всмъ впечатлніе производимое Линой, и затмъ на вклеенномъ нарочито для этого въ книгу лист бристольской бумаги переписаны имъ великолпнымъ писарскимъ почеркомъ, со всевозможными росчерками и украшеніями перомъ…

— И въ какой тайн, смялась Ольга, — держали это они вс!..

Ей вспомнился при этомъ Ашанинъ… и тутъ же, невдомо какимъ процессомъ, пронеслось у нея въ голов и сказалось мысленно: «противный!» Она сжала брови…

— Къ завтраку уже второй разъ звонили! доложила въ это время «Lucr`ece», бережно укладывавшая на стульяхъ, за отсутствіемъ дивана въ кабинет княжны, ея новое платье.

— Надобно идти, тамъ ужь пріхали гости, сказала Лина.

На лстниц Женни Карнаухова пропустила ее впередъ и, задержавъ Ольгу за руку, прошептала ей на ухо:

— Говори, ты знаешь кмъ она занята?

Барышня усмхнулась, подумала…

— Знаю! сказала она.

— Кто же, кто, говори!..

— Не могу. Угадай сама!

— И угадаю! воскликнула княжна, — а ты, дрянь, отъ меня секретничаешь!.. Ну а твой, «le capitan», расхохоталась она опять, — здсь, разумется?

— Здсь! не могла не засмяться и Ольга.

— Послушай, «la barischnia», это я теб серіозно теперь говорю, вспомни мое слово: tu est trop ambitieuse, — жалть будешь!

— Мое дло! отрзала на это двица Акулина, и побжала отъ нея въ догонку Лин.

XLII