Честь имею

А тут еще баронесса – ах, какой граф душка, ах, какой он хорошенький, и снова ах да ах! А однажды я встала очень рано, просто мне надо было – видно, отвара вечером выпила лишку. Уже выходя из кустиков, я увидела графа, делающего какие-то воинские упражнения. Он был без рубашки, его тело блестело от пота, рельефные мышцы перекатывались под кожей, я замерла, наблюдая за ним. Вот он разводит руки в стороны – в одной он держит меч, а в другой кинжал, – а потом он… исчезает! Я встряхнула головой, думая, что это у меня просто после сна, но его не было: только какая-то тень мелькала то в одном, то в другом конце поляны, на которой мы расположились.

Появился он так же внезапно, как и пропал, словно мраморная статуя, застыв посреди поляны. Потом, вложив меч и кинжал в ножны, побежал к ручью мыться, а я тихонько, не дыша, вернулась к себе и уже не могла спать. Перед глазами стояла его фигура, словно вырубленная из мрамора, его торс, блестящий от пота, и его огромные и, наверное, такие сильные ручищи, и почему-то очень хотелось, чтобы он схватил меня этими ручищами.

А на следующее утро я увидела, как баронесса держит его за руку, а он что-то ей говорит. Да что она себе позволяет, как она смеет к нему прикасаться! И этот гад тоже – как он смеет вообще разговаривать с посторонними женщинами! Тут я и сорвалась, наговорила такого, что потом самой было неловко, а перед баронессой вообще пришлось извиниться, сказав, что очень за нее испугалась – думала, что он, мол, делает ей какое-то неприличное предложение. На что она сказала, что они разговаривали обо мне.

А потом были эти истории, Я никогда не слышала ничего подобного, это просто волшебство какое-то! Я видела слезы Унги – а ведь она уже многое повидала и даже служила в наемницах, поэтому ее и взяли в служанки, вернее, даже не в служанки, а в охранницы.

Баронесса – та вообще рыдала и, мне кажется, получала от этого удовольствие, а я позволяла себе тихонько плакать, чтобы никто ничего не слышал, в том убежище, что он называл палаткой.

А эти смешные котята, которых он не бросил умирать от голода в лесу, а тащит с собой и нянчится с ними, как будто он их мамаша…

В степи ночью я решила проверить, что это было со мной в первый день, когда он ко мне прикоснулся, и сама ухватила его за руку, словно боялась потерять равновесие. То, что произошло дальше, словами описать трудно: в голове стало пусто, внизу живота вдруг стало горячо, и ноги стали не просто ватные – они меня не держали, и все тело била какая-то внутренняя дрожь.

Даже выпив кружку отвара, я еще держала его руку, боясь, что если отпущу, то упаду. Кое-как справившись с собой, я наконец оторвалась от него, хотя все тело кричало: «Что ты делаешь, не смей, мне же хорошо и никогда так хорошо еще не было!» Пробормотав спасибо, я отошла, вернее, отползла – ноги абсолютно не слушались и все порывались вернуться к нему.

А сейчас он, может быть, лежит где-то в том лесу мертвый, и больше никогда я его не увижу, и меня уже никогда не будет бить дрожь и ноги не станут ватными. И я снова размазывала слезы и сопли по щекам, нисколько этого не стеснялась…

А потом мне пришла мысль, что дети наши будут похожи на него: такие же красивые и смелые, а мальчишки будут большими и сильными… Додумать я не смогла, потому что заснула.

* * *

Разбудил меня шум и смех. Я открыл глаза и увидел, как между деревьев идет Ивар, ведя в поводу Ветерка, нагруженного какими-то свертками и кулями, за ним Лесик тоже что-то тащил в руках, а уж последними шли Ясмина и Ирма. Только последняя шла пустая, остальные все что-то тащили.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Ясмина, бросая на землю то, что несла в руках – это была одежда степняков: халаты, штаны и что-то еще, отсюда было не разобрать.

– Жить буду, – улыбнулся я.

А Лесик, подлетев, начал рассказывать, как они ходили за добычей и как он совсем не боялся мертвых. Ну, может, только совсем чуть-чуть. Подошел Ивар и вывалил передо мной кучу сабель, ножей и кинжалов, потом полез за пазуху, достал кожаный кошель и бросил мне на колени. Кое-как хватило сил поднять кошель, и я, отрицательно покрутив головой, бросил его обратно к ногам Ивара.

– Я же вчера сказал: это все ваше! – И спросил: – Ясмина, ты не посчитала, сколько их там было мертвых?

– Три полные руки людей и две руки лошадей, – ответила та и тут же спросила: – Почему твои воины бросили тебя? Или они подумали, что ты мертв? Но и тогда они не должны были бросать.

Она смотрела на меня, ожидая ответа. Я хоть и был ошарашен, но нашел в себе силы улыбнуться.

– Я был один, у меня не было воинов.

Ясмина смотрела на меня расширенными глазами с каким-то суеверным ужасом. Да мне и самому было не по себе. «Спасибо тебе, Алекс, – про себя произнес я, и где-то в самой глубине сознания мелькнуло: – Мы с тобой теперь одно целое».

– Скажи, Ясмина, а есть поблизости какое-нибудь село или город?

– Есть, как не быть, и село рядом и городок… А зачем это вам?

– Подожди, – не стал я отвечать на вопрос. – А есть в городке постоялый двор?

– Есть совсем маленький, но есть.