Читаем Чешский с Карелом Чапеком. Рассказы из одного кармана полностью

„Koukněte se, pane Roedl,“ řekl po chvíli, „ono vám je vidět na vočích, že to s vámi není v pořádku. Já bych na vašem místě řekl všecko, a budete mít pokoj. Ale když nechcete, tak je taky dobře.“

Pan Roedl seděl bledý a zrosený potem (пан Рёдл сидел бледный и покрытый потом; zrosit – покрыть росой); pan Kolda ho pozoroval (пан Колда за ним наблюдал), frkaje odporem (фыркая от отвращения; odpor – отвращение, омерзение, антипатия), a pak šel přerovnávat houby (а затем пошел перевернуть грибы; přerovnat – переставить, переложить), které sušil nad kamny (которые сушил над печкой; kamna) „Helejte, pane Roedl (смотрите, пан Рёдл; hele!, helej! – /разг./ эй!, алло!, посмотри же!),“ začal zase po nějaké době (снова начал он через какое-то время), „tak my budeme zjišťovat vaši identitu (так, мы будем устанавливать вашу личность); a vy zatím budete sedět u soudu (а вы тем временем будете сидеть под замком; soud – суд; заключение) a nikdo s vámi nebude mluvit (и никто не будет с вами разговаривать). Člověče, nebuďte protivný (братец, не будьте противным; protivný – противный; отвратительный; отталкивающий)!“

Pan Roedl seděl bledý a zrosený potem; pan Kolda ho pozoroval, frkaje odporem, a pak šel přerovnávat houby, které sušil nad kamny „Helejte, pane Roedl,“ začal zase po nějaké době, „tak my budeme zjišťovat vaši identitu; a vy zatím budete sedět u soudu a nikdo s vámi nebude mluvit. Člověče, nebuďte protivný!“

Pan Roedl setrval v zarytém mlčení (пан Рёдл продолжал хранить непримиримое молчание; setrvat – продолжать; выдержать; zarytý – заклятый, непримиримый) a pan Kolda, znechuceně bruče (разочарованно ворча; bručet – ворчать, бормотать), si čistil dýmku (чистил свою люльку). „No jo (ну да),“ řekl (сказал он), „tak se podívejte (вот смотрите): ono to může trvat třeba měsíc (это может продолжаться месяц), než vás zjistíme (прежде чем мы вас выясним = выясним, кто вы); ale ten měsíc (но этот месяц), pane Roedl, vám pak nezapočítají do trestu (но этот месяц вам потом не зачтут в /срок/ наказания; trest, m – наказание, взыскание). Dyť je to škoda (ведь жалко), takhle ztratit měsíc trestu (вот так потерять месяц наказания)!“

Pan Roedl setrval v zarytém mlčení a pan Kolda, znechuceně bruče, si čistil dýmku. „No jo,“ řekl, „tak se podívejte: ono to může trvat třeba měsíc, než vás zjistíme; ale ten měsíc, pane Roedl, vám pak nezapočítají do trestu. Dyť je to škoda, takhle ztratit měsíc trestu!“

„A když se přiznám (а если я признаюсь/сознаюсь; přiznat se – сознаться, признаться),“ řekl pan Roedl váhavě (с сомнением сказал пан Рёдл), „tak (тогда)…“

Перейти на страницу:

Все книги серии Метод чтения Ильи Франка [Чешский язык]

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки