Червь на осеннем ветру

Он не заметил, сколько времени продолжалась поездка, по каким улицам катился кэб. Все сливалось в неразличимую мозаику людей и зданий, по которым скользил сквозь пыльное стекло кэба равнодушный взгляд Джона Уилберри. Быстрее, еще быстрее… Они въехали в квартал, где дома были пониже и не лепились друг к другу непрерывной чередой, а привольно располагались в тенистых садах за каменными оградами с ажурными решетками. Наконец экипаж резко остановился. В верхнем углу окошка появилось бородатое лицо кучера. Его губы шевелились, но затуманенный мозг Джона не воспринимал звуков. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: они на месте.

Уилберри медленно отворил дверцу, выбрался на мостовую. Не глядя, вытащил несколько монет, протянул вознице. Щелкнул кнут, перестук колес затих в отдалении, а он все не двигался, не сводил глаз с улицы. Здешние особняки ему знакомы до мелочей. Да и как иначе: здесь долгие годы день за днем текла его жизнь. А вон тот дом в конце улицы…

Это ведь его дом. Дом Джона Уилберри.

Туда он и направился – механически, как заводная кукла, лишенная собственной воли. Мелькали в голове обрывки мыслей. Вокзал… Ожидание поезда… Джулия… Она уверяла, будто приедет ее матушка… настаивала, чтобы Джон ее непременно встретил… усадил в кэб и сказал, куда везти… нет, нет, больше ни о чем беспокоиться не надо… У тебя же утреннее заседание парламента, милый! Ни в коем случае не следует его пропускать… Конечно, конечно, ничего такого уж важного, но твоя репутация…

Он остановился у решетки, заранее зная, что его ждет. Так и есть, ворота заперты. Последние остатки воспитания заставили его оглядеться. На улице ни души. Подпрыгнув, он ухватился за прутья ограды и подтянулся. Вот что значат регулярные занятия боксом, верховой ездой и греблей – хорошо тренированное тело не подвело. Спустя мгновенье Джон спрыгнул на аллею. Песок захрустел так, что показалось: переполошится вся округа. Нет, вокруг по-прежнему спокойно. Теперь прочь с дорожки, на траву, в тень деревьев – и бегом к дому.

До парадного входа рукой подать. Джон Уилберри бросился вперед, снова пересек полоску предательского песка, взлетел по ступеням и, задыхаясь, остановился перед высокой дверью. И здесь заперто! Шаря по карманам дрожащими руками, он чертыхался, натыкаясь на всякие мелочи… Вот и ключ!

В замочную скважину он вошел до половины. Изнутри был вставлен другой.

Джон отпрянул, обернулся, спиной привалился к двери, бессмысленно взирая на серое, затянутое облаками небо. Что ж, и этого он ожидал. Ожидал ведь, черт побери! Но так до конца и не верилось… вопреки множеству унизительных мелких подробностей, которые копились день за днем, месяц за месяцем.

Джоном овладело чувство, за всю прежнюю жизнь испытанное лишь раз: когда на ринге, в товарищеском матче, сэр Грэй нанес ему подлый удар ниже пояса. Гнев оглушил и ослепил Уилберри, он и сам не помнил, как прошел вдоль фасада, завернул за один угол, потом за другой… Пальцы вцепились в водосточную трубу, теперь подтянуться… Затрещала, цепляясь за какую-то скобу, дорогая ткань его брюк. Выше, еще выше, не обращая внимания на то, что с ног до головы перемазан штукатуркой… Вот и карниз. Он выпрямился на этой ненадежной опоре, бог весть как сумел нагнуться, чтобы высадить плечом раму.

Разом вернулся слух, пробужденный звоном сотен осколков, хрустом ломающегося дерева. Джон Уилберри спрыгнул с подоконника, шагнул в комнату, освобождаясь от спеленавших его штор. Он чувствовал себя каменной статуей Командора… нет, скорее, заряженным яростью облаком. В висках бешено пульсировала кровь.

Ему навстречу приподнималась с широкой кровати Джулия в сползшей с плеча кружевной сорочке. Полуодетый старик Хендон обернулся к нему от туалетного столика и сыпал словами, которые почти не доходили до оцепеневшего Джона.

– Уилберри! Дорогой Уилберри! Напрасно вы дурно подумали о нас, старина! Отчего вы не позвонили в дверь? Я же просто зашел проконсультировать миссис Уилберри по поводу одного наследства…

Не умолкая, Хендон сгреб в охапку остатки своей одежды и с удивительным для его возраста проворством шмыгнул в дверь. Последние его слова долетели уже из коридора:

– …У прислуги, понимаете ли, свободный день, так что не думайте…

Джон с изумлением обнаружил подле себя Джулию. Она лихорадочно гладила его волосы, лицо жены вспухло, будто она долгие часы плакала.

– Я давно все знал, дорогая, – медленно выговорил он и, волоча ноги, направился к двери.

Миновал коридор, спустился по лестнице. Откуда-то сверху его звала Джулия, но догнать не пыталась. Никто из слуг ему на глаза не попался: вероятно, им действительно предоставили один из тех неожиданных выходных, на которые жена была столь щедра. Дверь, ведущая в сад, осталась широко распахнутой. Песок аллеи хранил следы Хендона. Спустившись по ступеням, Уилберри пошел по этим следам. Спешить теперь уже ни к чему, и пусть песок скрипит сколько угодно… Открытой оказалась и железная дверь в решетчатой ограде. Что ж, и это не сюрприз – у проклятого старика был от нее свой ключ.