Чертов Либман-Сакс

— И каким же образом мы породнимся? — шутливо приподнял лохматую бровь мужчина.

— Люба. Мы поженимся в самое ближайшее время.

В комнате повисло молчание. Аверин сверлил взглядом Ставра, и что-то прикидывал в уме.

— Никогда.

Отмахнувшись от слов будущего тестя, Ставр кивнул в направлении бумаг и небрежно заметил:

— Сделка на таких условиях возможна только в том случае, если вы прекратите любые деловые контакты с Бауманом.

— Никогда, — снова повторил тот.

— Думаю, вы измените свое решение, когда узнаете, что Александр Викторович организовал покушение на вашу дочь. Сегодня. Именно поэтому мы сейчас здесь.

Аверин вскочил. Все имеет свой допустимый предел. Его предел наступил. Он сверлил взглядом сидящего напротив мужчину и методично просчитывал в уме все возможные варианты развития событий.

— Я хочу увидеть свою дочь. Немедленно, — произнес, наконец. — Вы не имеете никакого права удерживать ее здесь.

— Ей нужна медицинская помощь. А со мной она находится исключительно по доброй воле.

— Это все до поры до времени. Так что с моей дочерью?

— Отравление угарным газом. Она едва не сгорела заживо.

Глаза Аверина потемнели. Голос упал:

— Я хочу увидеть дочь. Никаких дальнейших переговоров, пока этого не случится.

Ставр мог бы сказать, что Валерий находился сейчас не в том положении, чтобы ставить условия, но… Не стал. Старому волку будет трудно прогнуться. Невозможно даже. Слишком заматерел на своем, казалось бы, недосягаемом уровне.

— Я хочу поговорить с дочкой. Наедине, — повторил он.

Ставр взвесил все «за» и «против». Кивнул, вышел из кабинета. Дал отмашку парням, которые топтались под дверью. Прошел по коридору, не оглядываясь. Знал, что Аверин идет следом. Открыл дверь в палату, и отступил. Таким образом признавая право отца на приватный разговор, и не желая обострять ситуацию ещё больше.

Тем временем в палате Люба распахнула сонные глаза:

— Папа? — Тихо, робко, как в детстве, когда боялась лишний раз оторвать отца от дел, но все же так хотела его внимания! Или похвалы?

— Как ты могла спутаться с этим человеком? Разве ты не знаешь, что все только и думают, как меня подвинуть? Разве не понимаешь, что ты лишь средство в достижении целей?!

Обида накрывает. Любе больно, просто до слез. Потому что вместо «здравствуй» — «как ты могла?», а вместо «что случилось?» — «средство достижения целей»… Всхлип рождается в горле, но она не позволяет эмоциям прорваться наружу. Сводит сосредоточенно брови, проводит по волосам. Обгоревшим, и пропахшим гарью.

— А то, что меня могут просто любить? Тебе… в голову не приходит?

— Любить? — Валерий с неким удивлением перекатывает на языке это слово, будто бы оно ему не знакомо вовсе. Или забыто давно… — Любить… — опять повторяет он, а потом резко переключается. — Что ты вообще знаешь об этом человеке? Тебе известно, кто он?! Чем занимается?

Люба растерянно качает головой, которая болит, и, наверное, от этого мысли разбегаются. И не находится слов…

— Чувства здесь не при чем. У него есть четко поставленная цель. А ты лишь средство ее достижения.

Слова отца для Любы ничего не прояснили. Она только ещё больше растерялась. Этому смятению существовало множество объяснений: и пренебрежение родителя, и его откровенные намеки, которых женщина совершенно не понимала, и все усиливающаяся головная боль… Но главное — отсутствие Ставра. Без него Люба чувствовала себя потерянной и беспомощной.

— Я ничего не понимаю, папа. Давай потом поговорим, хорошо?

— Потом будет поздно. Ставший… Он работает на правительство. Выступает в качестве переговорщика. Знаешь, кто эти люди? — Люба растерянно покачала головой из стороны в сторону. — Ладно… Оно и не надо тебе! Знать. — Валерий зарылся рукой в густые кудрявые волосы и без каких-либо переходов продолжил. — Ты, наверное, слышала, какие ходят слухи вокруг нашего банка.

— Папа, я в этом совсем не разбираюсь… — прошептала Люба, абсолютно не понимая, к чему ей сейчас вся эта информация. Она настолько плохо себя чувствовала! При чем здесь бизнес? При чем здесь банк? Отца, что, совсем не интересует, что с ней случилось? Даже не дрогнуло ничего в этом сильном большом мужчине — ее папке? Он ведь раньше не был таким. Он дул ей на коленки, когда маленькая Люба падала, он рисовал ей зеленкой смешные мордочки на свезенных ладошках, он залезал под кровать и веником выгонял оттуда всех ее чудовищ — она так отчетливо это помнила… Где же ты, папа?

— Ты не разбираешься, а он — очень даже! Он использовал тебя, чтобы подобраться ко мне! Чтобы отжать мой бизнес! Ты не нужна ему, Люба, и даром. Цель — банк!

— Я тебе не верю. — В носу защипало, и бороться со слезами стало практически невозможно. И сил спорить с отцом не было тоже. На голом упрямстве Люба прошептала последние слова и отвернулась к стенке.

— Мне выкручивают руки. Со дня на день банк отойдет государству, а я, как ты понимаешь, не горел желанием делиться! Очнись! Думаешь, почему я здесь? На переговорах, Люба! На чертовых переговорах!