И въ этомъ разсчетѣ я не ошибся. Съ помощью лома я легко вынулъ кирпичи и, тщательно помѣстивъ тѣло противъ внутренней стѣны, я подпиралъ его въ этомъ положеніи, пока съ нѣкоторыми небольшими усиліями не придалъ всей кладкѣ ея прежняго вида. Соблюдая самыя тщательныя предосторожности, я досталъ песку, шерсти, и известковаго раствора, приготовилъ штукатурку, которая не отличалась отъ старой, и съ большимъ тщаніемъ покрылъ ею новую кирпичную кладку. Окончивъ это, я почувствовалъ себя удовлетвореннымъ, видя, какъ все великолѣпно. На стѣнѣ не было нигдѣ ни малѣйшаго признака передѣлки. Мусоръ на полу я собралъ со вниманіемъ самымъ тщательнымъ. Оглядѣвшись вокругъ торжествующимъ взглядомъ, я сказалъ самому себѣ: "Да, здѣсь, по крайней мѣрѣ, моя работа не пропала даромъ".
Затѣмъ первымъ моимъ движеніемъ было — отыскать животное, явившееся причиной такого злополучія. Я, наконецъ, твердо рѣшился убить его, и, если-бы мнѣ удалось увидать его въ ту минуту, его участь опредѣлилась-бы несомнѣннымъ образомъ. Но лукавый звѣрь, повидимому, былъ испуганъ моимъ недавнимъ гнѣвомъ, и остерегался показываться. Невозможно описать или вообразить чувство глубокаго благодѣтельнаго облегченія, возникшее въ груди моей, благодаря отсутствію этой ненавистной гадины. Котъ не показывался въ теченіи всей ночи, и такимъ образомъ, съ тѣхъ поръ какъ онъ вошелъ въ мой домъ, это была первая ночь, когда я заснулъ глубокимъ и спокойнымъ сномъ. Да, да, заснулъ, хотя бремя убійства лежало на моей душѣ!
Прошелъ второй день, прошелъ третій, а мой мучитель все не приходилъ. Наконецъ-то я опять чувствовалъ себя свободнымъ человѣкомъ. Чудовище, въ страхѣ, бѣжало изъ моего дома навсегда! Я больше его не увижу! Блаженство мое не знало предѣловъ. Проступность моего чернаго злодѣянія очень мало безпокоила меня, Произведенъ былъ небольшой допросъ, но я отвѣчалъ твердо. Былъ устроенъ даже обыскъ, но, конечно, ничего не могли найти. Я считалъ свое будущее благополучіе обезпеченнымъ.
На четвертый день послѣ убійства нѣсколько полицейскихъ чиновниковъ совершешю неожиданно пришли ко мнѣ, и сказали, что они должны опять произвести строгій обыскъ. Я, однако, не чувствовалъ ни малѣйшаго безпокойства, будучи вполнѣ увѣренъ, что мой тайникъ не можетъ быть открыть. Полицейскіе чиновники попросили меня сопровождать ихъ во время обыска. Ни одного уголка, ни одной щели не оставили они необслѣдованными. Наконецъ, въ третій или въ четвертый разъ, они сошли въ погребъ. У меня не дрогнулъ ни одинъ мускулъ. Мое сердце билось ровно, какъ у человѣка, спящаго сномъ невинности. Я прогуливался по погребу изъ конца въ конецъ. Скрестивъ руки на груди, я спокойно расхаживалъ взадъ и впередъ. Полиція была совершенно удовлотворена, и собиралась уходить. Сердце мое исполнилось ликованія, слишкомъ сильнаго, чтобы его можно было удержать. Я сгоралъ желаніемъ сказать хоть одно торжествующее слово, и вдвойнѣ усилпить увѣренность этихъ людей въ моей невиновности.
"Джентльмены", выговорилъ я наконецъ, когда полиція уже всходила по лѣстницѣ, "я положительно восхищенъ, что мнѣ удалось разсѣять ваши подозрѣнія. Желаю вамъ добраго здоровья, а также немножко побольше любезности. A однако, милостивые государи, — вотъ, скажу я вамъ, домъ, который прекрасно выстроенъ". [Задыхаясь отъ бѣшенаго желанія сказать что нибудь спокойно, я едва зналъ, что говорилъ]. — "Могу сказать, великолѣпная архитектура. Вотъ эти стѣны — да вы уже, кажется, уходите? — вотъ эти стѣны, какъ онѣ плотно сложены"; и тутъ, объятый бѣшенствомъ бравады, я изо всей силы хлопнулъ палкой, находившейся у меня въ рукахъ, въ то самое мѣсто кирпичной кладки, гдѣ стоялъ трупъ моей жены.
Но да защититъ меня Господь отъ когтей врага человѣческаго! Не успѣлъ отзвукъ удара слиться съ молчаніемъ, какъ изъ гробницы раздался отвѣтный голосъ! — то былъ крикъ, сперва заглушенный и прерывистыи, какъ плачъ ребенка; потомъ онъ быстро выросъ въ долгій, громкій, и протяжный визгъ, нечеловѣческій, чудовищный — то былъ вой — то былъ рыдающіи вопль не то ужаса, не то торжества; такіе вопли могутъ исходить только изъ ада, какъ совокупное слитіе криковъ, исторгнутыхъ изъ горла осужденныхъ, терзающихся въ агоніи, и воплей демоновъ, ликующихъ въ самомъ осужденіи.
Говорить о томъ, что я тогда подумалъ, было бы безуміемъ. Теряя сознаніе, шатаясь, я прислонился къ противоположной стѣнѣ. Одно мгновеніе, кучка людей, стоявшихъ на лѣстницѣ, оставалась недвижной, застывши въ чрезмѣрности страха и ужаса. Въ слѣдующее мгновенье дюжина сильныхъ рукъ разрушала стѣну. Она тяжело рухнула. Тѣло, уже сильно разложившееся и покрытое густой запекшейся кровью, стояло, выпрямившись передъ глазами зрителей. A на мертвой головѣ,- съ красной раскрытой пастью и съ одиноко сверкающимъ огненнымъ глазомъ, сидѣла гнусная тварь, чье лукавство соблазнило меня совершить убійство, и чей изобличительный голосъ выдалъ меня палачу. Я замуровалъ чудовище въ гробницу!