Черный кот

Въ первую минуту, когда я замѣтилъ это привидѣніе — чѣмъ другимъ могло оно быть на самомъ дѣлѣ? — мое удивленіе и мой ужасъ были безграничны. Но, въ концѣ концовъ, размышленіе пришло мнѣ на помощь. Я вспомнилъ, что котъ былъ повѣшенъ въ саду. Когда началась пожарная суматоха, этотъ садъ немедленно наполнился толпой, кто нибудь сорвалъ кота съ дерева и бросилъ его въ открытое окно, въ мою комнату, вѣроятно съ цѣлью разбудить меня. Другія стѣны, падая, втиснули жертву моей жестокости въ свѣжую штукатурку; сочетаніемъ извести, огня и амміака, выдѣлившагося изъ трупа, было довершено изображеніе кота, такъ, какъ я его увидалъ.

Хотя я такимъ образомъ быстро успокоилъ свой разсудокъ, если не совѣсть, найдя естественное объясненіе этому поразительнолу факту, онъ тѣмъ не менѣе оказалъ на мою фантазію самое глубокое впечатлѣніе. Нѣсколько мѣсяцевъ я не могъ отдѣлаться отъ фантона кота, и за это время ко мнѣ вернулось то половинчатое чувство, которое казалось раскаяніемъ, не будучи имъ. Я даже началъ сожалѣть объ утратѣ животнаго, и не разъ, когда находился въ томъ или въ другомъ изъ своихъ обычныхъ гнусныхъ притоновъ, осматривался кругомъ ища другого экземпляра той-же породы, который, будучи хотя сколько-нибудь похожъ на Плутона, могъ бы замѣнить его.

Однажды ночью, когда я, наполовину отупѣвъ, сидѣлъ въ вертепѣ, болѣе чѣмъ отвратительномъ, внвнаніе мое было внезапво привлечено какимъ-то чернымъ предметомъ, лежавшимъ на верхушкѣ одной изъ огромныхъ бочекъ джина или рома, составлявшихъ главное украшеніе комнаты. Нѣсколько минутъ я пристально смотрѣлъ на верхушку этоіі бочки, и что меня теперь удивляло, это тотъ странный фактъ, что я не замѣтилъ даннаго предмета раньше. Я приблизился къ нему, и коснулся его своей рукой. Это былъ черный котъ — очень большой — совершенно такихъ же размѣровъ, какъ Плутонъ, и похожій на него во всѣхъ отношеніяхъ, кромѣ одного. У Плутона не было ни одного бѣлаго волоска на всемъ тѣлѣ; а у этого кота было широкое, хотя и неопредѣленное, бѣлое пятно, почти во всй грудь.

Когда я прикоснулся къ нему, онъ немедленно приподнялся на лапы, громко замурлыкалъ, сталъ тереться объ мою руку и, повидимому, былъ весьма плѣненъ моимъ вниманіелъ. Вотъ, наконецъ, подумалъ я, именно то, чего я ищу. Я немедленно обратился къ хозяину трактира съ предложеніемъ продать мнѣ кота; но тотъ не имѣлъ на него никакихъ претензій — ничего о немъ не зналъ — никогда его раньше не видѣлъ.

Я продолжалъ ласкать кота, и когда я приготовился уходить домой, онъ выразилъ желаніе сопровождать меня. Я, съ своей стороны, все манилъ его, время отъ времени нагибаясь и поглаживая его по спинѣ. Когда котъ достигъ моего жилища, онъ немедленно устроился тамъ, какъ дома, и быстро сдѣлался любимцемъ моей жены.

Что касается меня, я вскорѣ почувствовалъ, что во мнѣ возникаетъ отвращеніе къ нему. Это было нѣчто какъ разъ противоположное тому, что я заранѣе предвкушалъ; не знаю, какъ и почему, но его очевидное расположеніе ко мнѣ вызывало во мнѣ надоѣдливое враждебное чувство. Мало-по-малу это чувство досады и отвращенія возросло до жгучей ненависти. Я избѣгалъ этой твари; однако, извѣстное чувство стыда, а также воспоминанія о моемъ прежнемъ жестокомъ поступкѣ, не позволяли мнѣ посягать на него. Недѣли шли за недѣлями, и я не смѣлъ ударить его или позволить себѣ какое-нибудь другое насиліе, но мало-по-малу — ощущеніе, развивавшееся постепенно — я сталъ смотрѣть на него съ невыразимымъ омерзеніемъ, я сталъ безмолвно убѣгать отъ его ненавистнаго присутствія, какъ отъ дыханія чумы.

Что, безъ сомнѣнія, увеличивало мою ненависть къ животному, это — открытіе, которое я сдѣлалъ утромъ на другой день, послѣ того какъ котъ появился въ моемъ домѣ — именно, что онъ, подобно Плутону, былъ лишенъ одного глаза. Данное обстоятельство, однако, сдѣлало его еще болѣе любезнымъ сердцу моей жены: она, какъ я уже сказалъ, въ высокой степени обладала тѣмъ мягкосердечіемъ, которое было когда-то и моей отличителыгой чертой и послужило для меня источникомъ многихъ самыхъ простыхъ и самыхъ чистыхъ удовольствій.

Но по мѣрѣ того какъ мое отвращеніе къ коту росло, въ равной мѣрѣ, повидимому, возростало его пристрастіе ко мнѣ. Гдѣ бы я ни сидѣлъ, онъ непремѣнно забирался ко мнѣ подъ стулъ или вспрыгивалъ ко мнѣ на колѣни, обременяя меня своими омерзительными ласками. Когда я вставалъ, онъ путался у меня въ ногахъ, и я едва не падалъ, или, цѣпляясь своими длинными и острыми когтями за мое платье, вѣшался такимъ образомъ ко мнѣ на грудь. Хотя въ такія минуты у меня было искреннее желаніе убить его однимъ ударомъ, я все-таки воздерживался, частью благодаря воспоминанію о моемъ прежнемъ преступленіи, но главнымъ образомъ — пусть ужь я признаюсь въ этомъ сразу — благодаря несомнѣнному страху передъ животнымъ.