Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826]

— Унывать рано, — примирительно говорил Бестужев. Если даже солдаты прочих полков не пойдут с нами, то стрелять в нас тоже не будут. Выпьем, друзья!

…В пятницу, 1 января, утром к Сергею прибежали в волнении Бестужев и Щепилла. Они сообщили, что ночью куда-то исчезли шесть офицеров: подпоручики Рыбаковский, Кондырев, Войнилович и молоденькие прапорщики князь Мещерский, Белелюбский и Кегич-Апостол. Некоторые так торопились, что удрали в шлафроках, оставив верхнюю одежду.

— Презренные трусы, заплаканные мальчишки! ругался Щепилла.

— Как бы их бегство не произвело на солдат дурного впечатления, — беспокоился Бестужев.

Сергей распорядился собрать разошедшихся по деревне солдат за околицей после полудня, а сам сел на лошадь и поехал объезжать караулы.

Был теплый солнечный день. По дороге валил в праздничных нарядах возвращавшийся из ближней церкви народ. Крестьяне останавливались и снимали шапки. Они собирались толпой вокруг Сергея, так что он должен был задерживать лошадь.

Один из толпы, протеснившись вперед, низко поклонился и спросил:

— А чи богато у пана войска?

Сергей смотрел на белобрысую, по-праздничному расчесанную голову крестьянина и думал: «Нет, рано еще унывать. Они всё знают, и они с нами».

— Надейтесь, друзья! — сказал он громко. — Нас много, очень много!

Он тронул повод и поскакал один по солнечно-снежной дороге прочь от деревни. Отдавшись успокоительно-размерен-ному ходу лошади, он припоминал всю свою жизнь: отца с его латинскими и греческими цитатами, переезд через границу, парижский пансион и ту минуту, когда он смотрел в глаза Наполеона, императора французов.

Да, он втайне верил тогда, что он «маленький Бонапарт» и если не в самом деле сын императора, то его сын по духу. Еще тогда, в парижском пансионе, под влиянием книг по римской истории, он создал себе одну мечту и долго ее лелеял. Ему грезились синие волны, синее римское небо и толпы народа, текущие в светлый, с огромными белыми колоннами храм. Все стремятся на праздник победы и ищут его, чтобы приветствовать как героя. Но он не хочет ни почестей, ни наград. Его сердце горит жаждой нового подвига — новой, неслыханной жертвы. И он тайком, незамеченный, уходит куда-то в пустыню, чтобы потом явиться, как Цинциннат[55], на помощь: в минуту грозной опасности или, подобно Марку Курцию, для спасения отечества ринуться в пропасть.

Потом другая, уже не детски смешная мечта: освободить забитых русских мужиков, сделать их гордыми и счастливыми — и ничего не взять от них в награду, кроме сердечной любви. Эту любовь он видел сейчас — в этих ласковых, приветливых взглядах.

Сергей повернул лошадь к деревне и рысью подъехал к выстроенным солдатским рядам. Лицо его было светлое и ясное.

— Солдаты! — начал он сразу. — Может ли вас опечалить бегство подлых людей, носящих офицерское звание? Что вам за дело до них? Вы боретесь за себя, за счастье свое и за волю — за то, чтобы в русской земле весь русский народ был хозяин. Если кто из вас столь малодушен, что может смутиться бегством изменников, пусть тотчас же оставит ряды и идет куда хочет, покрытый общим презрением!

Смелый голос Сергея ободрил солдат. Уныние сменилось прежним радостным возбуждением.

— Все пойдем! — зашумело в рядах. — Постоим! Веди куда хочешь.

Вдруг кто-то крикнул:

— Гляди, мушкетеры!

В деревню, с другого конца, входила во главе с Быстрицким вторая мушкетерская рота. Рядом с Быстрицким шагал всеми любимый унтер-офицер Аврамов. Видно было, как он с улыбкой говорил о чем-то с Быстрицким.

Всегда спокойный, выдержанный барон Соловьев изменился в лице. Про себя он боялся, что солдаты его не придут, предпочтут оставаться подальше. Это было бы для него нестерпимым позором, если б только случилось.

Соловьев кинулся навстречу своим мушкетерам, жал им руки, обнимал, целовал их. Солдаты окружили тесным кольцом своего командира.

— Куда ж Сергей Иваныч хочет идти? — спрашивал, улыбаясь, Аврамов.

— Какие еще полки будут с нами? Где сборное место? — слышались вопросы со всех сторон.

Соловьев едва успевал отвечать. Он объяснил, что полк идет на Житомир и что другие полки присоединятся к нему по дороге.

— Зачем же дневка? — нетерпеливо перебил его молодцеватый унтер Пучков. — Лучше бы прямо да с маху!

— Куй железо, пока горячо! — со смехом подхватил один из солдат.

— Да не бойся, коли ожгешь руки! — ответил ему другой.

Солдаты беззаботно смеялись.

Сухинов, переодевшись крестьянином, на крестьянской телеге поехал на разведку и к вечеру вернулся с сообщением, что и Кременчугский полк и пятая конная рота куда-то ушли и что Брусилов занят драгунами из четвертого корпуса. Сергеи решил ввиду этого переменить направление^ и двинуться на Белую Церковь, чтоб овладеть дивизионной квартирои. Он

рассчитывал на семнадцатый егерский полк, где были члены тайного общества и давно велась подготовка солдат.

Дурные известия не смущали Сергей. Он верил во что-то, хоть и сам не знал хорошенько во что. Эту веру он вынес из солнечно-снежного поля, из ласковых крестьянских приветствий.