Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826]

Полк расположился привалом на площади против дома управителя графини Громницкой. По требованию Сергея управитель выдал солдатам хлеба и водки. Получив квитанцию, на которой значилась подпись «командующего Черниговским полком Муравьева», он улыбнулся и любезно закивал головой.

Офицеров управитель пригласил к себе в дом. Он угощал их завтраком и вином, говорил о вольности и, подняв палец, прибавлял с умильной улыбкой:

— Вольность — да, но в строгих границах закона!

Все еще сидели за столом, когда фельдфебель Шутов, скрывая свое беспокойство, пришел доложить, что дорогу в Трилесы загораживают какие-то гусары с пушками.

Наступило тревожное молчание. Бестужев вскочил с места и глухо сказал:

— Я сейчас поеду, узнаю.

С ним вместе вызвался ехать Ипполит.

Сергей стал торопливо разбирать лежавшие у него в портфеле бумаги. То, что могло послужить уликой против других, он сжигал в камине. Но то, что уличало его самого «катехизис» и воззвание к солдатам, — он оставил.

Через час вернулись Ипполит и Бестужев оба возбужденные, сияющие.

— Это пушки пятой конной роты! — еле выговорил Бестужев.

Сергей, сидевший на корточках перед камином, мгновенно выпрямился.

— Пыхачев!.. — вырвалось у него.

Бестужев со слезами обнял Сергея. Матвей просветлел Управитель любезно улыбался.

Был полдень. Полк, вытянутый узкой колонной по отделениям, шел скорым шагом по дороге в Трилесы. Сергей ехал верхом впереди.

Дорога вилась среди белых волнистых полей, то поднимаясь, то опускаясь. Солнце и снег слепили глаза.

Так шли около часа.

Вдруг где-то впереди что-то ухнуло и гулко прокатилось по солнечно-снежным просторам.

Колонна невольно замедлила шаг.

— Стреляют… — пронеслись голоса.

Сергей повернулся к солдатам. На его бледном лице было выражение отчаянной веры в чудо, которое сейчас должно совершиться. Приподнявшись на стременах, он прокричал восторженно, звонко:

— Не тревожьтесь, друзья! То пятая конная рота дает нам сигнал. Вперед!

Идут. Снова выстрел. На этот раз слышно, что это ядро. Раздирая воздух, оно проносится с визгом и воем прямо над головой.

Солдаты растерянно останавливаются. Задние ряды напирают на передние.

— Никак, убило в обозе! — раздаются зловещие голоса.

Но никого не убило. Это только примерещилось кому-то от страха. Офицеры горячо убеждают солдат и стараются их успокоить.

— Выдумал трус какой-нибудь! — гудит сердитый бас Щепиллы.

Сергей ошеломлен. Что это значит? Неужели Пыхачев изменил?

Брови Сергея гневно сдвинуты. На щеке прыгает мускул. Подбежавший Кузьмин о чем-то толкует ему. Но он в ответ только машет рукой.

— Осмотреть ружья! — командует он глухим, отрывистым голосом. — Стройся в густую колонну! Смелей! Они больше стрелять не посмеют.

У солдат суровые, серые лица. Не дожидаясь приказаний, они сами начали готовиться к бою.

— Давно бы так! — ворчит пожилой солдат, с каким-то ожесточением забивая шомполом пулю в ружье.

Выстроившись в боевую колонну по взводам, идут дальше. На расстоянии версты — там, где дорога, поднимаясь, уходит в синее небо, — показывается темная неподвижная линия всадников.

Эта темная линия преграждает путь к счастью, к свободе. Смело, разом прорвать ее — и там его встретят объятия, братские поцелуи.

— Вперед! — командует Сергеи, пуская лошадь легкой рысцой.

Солдаты чувствуют себя в его руках послушной машиной. Передняя часть колонны бежит за Сергеем, оставляя позади обоз и арьергард.

— Стой! — командует Сергей.

Справа у дороги, под прикрытием небольшого возвышения, виднеются две пушки. Два дула черными пятнышками выглядывают из-за белоснежного косогора.

Сейчас должно совершиться чудо: эти два дула будут повернуты туда, на Житомир!

— Стрелки, врассыпную! В обход на орудия!

Сейчас решится все: от этой минуты зависит, какое течение примет история. Восстание разрастется, как пущенный с горы снежный ком, и обрушится на головы тиранов грозным снежным обвалом.

— Смелее! Нас ожидают там братья!

Над пригорком брызнула искра, вспыхнул дымок. Выстрел. В воздухе с ноющим визгом засвистала картечь.

И тотчас раздался пронзительный, жалобный вопль:

— Что же это, братцы? Нас обманули!

Все мгновенно смешалось. Передний взвод бросил ружья и побежал. На дороге, уткнувшись лицом в снег, скрючившись или опрокинувшись навзничь, лежали раненые и убитые.

Повсюду хлестала картечь. Лошадь Сергея подпрыгнула и с храпом повалилась на бок. Сергей едва успел выпростать из стремян ноги. С головы его слетела фуражка.

Солдаты метались туда и сюда. Одни бежали обратно, по дороге к обозу, другие — в сторону, в снежное поле.

Сквозь толпы бегущих пробивался с частью своей роты Щепилла. Он раздобыл откуда-то ружье со штыком и рвался вперед с опущенной головой, как разъяренный бык, который, склонив рога, бросается на противника.

— За мной, братцы! — ревел он отчаянно. — За волю, братцы, за вашу крестьянскую волю…

Он вдруг захлебнулся — выронил ружье и, вытаращив глаза, осел книзу. Солдаты бежали назад.