Череп в холодильнике

– Ладно, а теперь расскажи мне сказку! – потребовала Ривия. Подтянула к себе колени и удобно расположила на них череп. – Ту самую, вчерашнюю. Про принца и спящую красавицу.

Я немного расслабилась. Хорошая сказка. Мне самой она в детстве нравилась. Особенно когда меня забрала к себе тетка матери и я познакомилась с Ульрихом. Так хотелось однажды заснуть крепким-крепким сном, а проснуться уже от поцелуя прекрасного юноши, который увезет меня далеко-далеко в волшебную страну, где нет печалей и горестей.

– Давай лучше потом как-нибудь, – неожиданно воспротивился Йорк.

Причем в его голосе при этом прозвучали явственные виноватые нотки.

– Нет, хочу сейчас! – заупрямилась Ривия. – Ты обещал объяснить мне, почему принц сказал красавице – а с поцелуями я подожду. И залез на нее. Что это значит?

Я хрюкнула от возмущения. Вот ведь вредная черепушка! Значит, вот какие сказки он рассказывает маленькой девочке.

– Ричарду нажалуюсь, – злым свистящим шепотом предупредила я.

– Ну и жалуйся! – огрызнулся череп. – Я в няньки не нанимался. Как умею, так сказки и рассказываю.

И шумно фыркнул, словно оскорбленный в лучших чувствах.

Я пожала плечами, не чувствуя за собой особой вины. Подумаешь, обиделся он. Думать надо, что и как детям рассказывать!

– Тетя Агата, а как я на свет появилась? – вдруг раздался звонкий голосок Ривии.

Она отложила череп в сторону и внимательно смотрела на меня.

– Э‑э‑э… – мученически протянула я. – У папы спроси. Он лучше объяснит.

– Но я уже спрашивала! – негодующе воскликнула девочка. – А он сказал, что тетя Агата мне все объяснит, как только проснется.

Ну Ричард, ну удружил!

И я невольно сжала кулаки, с немалым наслаждением представив, что бы высказала ему, окажись он сейчас рядом.

– Я даже у Йорка спрашивала, – продолжила тем временем Ривия.

Я напряженно замерла, ожидая, что последует дальше. А вот это мне уже не нравится. Кто знает, до каких пошлостей череп мог в своих объяснениях дойти.

– Не стоит меня демонизировать, – буркнул Йорк. – Я не извращенец какой-нибудь, чтобы ребенку объяснять все в подробностях.

– Йорк сказал, что я жила у мамы в животике, а потом – хоп! – и родилась, – подтвердила его слова Ривия. – Но я никак понять не могу, как я в этот животик залезла. А как вылезла? Я видела живот у мамы. Он у нее ровный и гладкий без всяких шрамов.

Я мученически возвела глаза к потолку. О, пожалуй, я слишком погорячилась, когда обрадовалась, что не очнулась в тюремной больнице. По крайней мере, там было бы тихо. А главное: мне не надо было бы объяснять маленькой девочке настолько интимные моменты взрослой жизни.

– Пожалуй, и я начинаю жалеть, что Ричард в свое время выкрал меня из музея, – согласно поддакнул Йорк. – В последние дни я все чаще с тоской вспоминаю то благословенное время тишины и умиротворения. – Помолчал немного и добавил с ностальгией: – Зал, в котором меня выставляли, был самым дальним и темным. И зачастую студенческие парочки, которым негде было больше уединиться, занимались там быстрой поспешной любовью. Эх, как славно было любоваться на них!

– Занимались любовью? – тут же с любопытством подхватила Ривия. – А что это значит?

Я издала приглушенный рык ярости. О небо, я общаюсь с Ривией меньше часа, а уже готова выпрыгнуть из окна. По-моему, всем няням и воспитательницам необходимо ставить при жизни памятник!

– Тетя Агата, ну что это значит? – заныла Ривия, устав ждать ответа. – Пожалуйста, скажите!

– Заниматься любовью – это значит… э‑э… – заблеяла я, пытаясь найти приемлемое для ребенка объяснение. – Это значит целовать друг друга, обнимать, говорить всякие ласковые слова. В общем, всеми способами показывать, что ты любишь этого человека и хочешь с ним быть.

Хвала богам, Ривия не стала развивать эту тему, видимо, поверив мне.

Стоит ли говорить, что оставшееся до прихода Оливии время тянулось для меня целую вечность. За этот неполный час я наговорилась на две жизни вперед. Вспомнила все сказки, которые знала, позволила Ривии соорудить из моих коротких волос смешную прическу, а напоследок мы сообща обрядили Йорка в кружевной чепчик и принялись по очереди нянчить.

Череп, к слову, не протестовал. Лишь изредка издавал протяжные горькие звуки, тем самым показывая свое отношение к происходящему безобразию.

Когда входная дверь хлопнула, я с такой скоростью рванула в прихожую, что чуть не врезалась лбом в косяк.

– Развлекаешься? – с понятливой улыбкой спросила меня Оливия, которая на сей раз явилась с увесистой сумкой.

– Сегодня я поняла, что никогда и ни за что не стану матерью, – глухо пообещала я.

– Да не услышат боги твои дурные слова! – Оливия рассерженно всплеснула руками и суеверно поплевала за оба плеча. – Дурочка, придет еще твой срок. Поверь, можно не любить чужих детей, но души не чаять в своих.

Я предпочла промолчать. Пожалуй, не стоит вступать в пустой спор, все равно каждый останется при своем мнении.

– Ладно, займемся делом, – продолжила Оливия. Прошествовала в гостиную и вытряхнула на диван содержимое своей сумки.