В недовольном состоянии он легко позволял себе истерики. Кирюша даже и девушкам хамил, причем как—то на равных, без ощущения своего пола. И девушки озадаченно замолкали, потому что девушка всегда умеет отличить, когда ей хамит парень, а когда — вторая такая же замаскированная тетенька.
Не встретив понимания, Кирюша ушел искать сочувствия у Лены, а Сашка, повернув голову, долго и задумчиво смотрел на Даню. У него были на него кое—какие планы.
Слух о том, что Сашка нашел алую закладку, быстро распространился по школе. Старшие шныры при встрече одобрительно похлопывали его по плечу, а средние смотрели с завистью и как бы вскользь узнавали, где именно он шастал. Якутский пег Сахар шел теперь нарасхват. Меркурий даже вынужден был предупредить кое—кого, что выматывать пега ежедневными нырками нельзя.
Сашка часто вспоминал о закладках, оставшихся под камнем на
Лучше всех подходил Даня, начавший нырять на
В ШНыре не поощряют парных нырков. Исключение составляет только вариант «инструктор + новичок». Обычные же нырки вдвоем чреваты многими опасностями. Двух шныров проще заметить и перехватить. Конкурирующие пеги могут повредить друг другу крылья, некстати начав выяснять отношения, или, того хуже, летящий первым пег застрянет в тоннеле и тогда в него обязательно врежется другой. Да и эльбы не упустят шанс вызвать у шныров взаимную ненависть. Есть и другие варианты, родственные лишь своей неутешительностью.
Сашка дождался дня, когда у них с Даней наложилось расписание нырков, и отправился в пегасню. Снег уже начинал таять, и весь парк представлял собой поле с синими провалами следов, в которых, как в колодцах, стояла вода. Прыгая по кирпичам и доскам, Сашка благополучно добрался до развилки, где одна дорожка вела к воротам, а другая cворачивала к пегасне.
На развилке стоял Горшеня и смотрел на Сашку. Бараний тулуп был распахнут. Поблескивало громадное медное брюхо—котел. Глаза—пуговицы таращились на Сашку очень торжественно. Казалось Горшеня — часовой под невидимым знаменем, которое трепещет на ветру у него над головой. Видя, что дорогу ему уступать не собираются, Сашка остановился и стал прикидывать, не безопаснее ли обойти Горшеню по глубокому снегу. А то еще сожрет, а искать начнут не раньше вечера. Сейчас весна, в брюхе сидеть холодно, а на улице народу мало: ори не ори — никто не услышит.
Сашка шагнул в снег и стал пробираться к пегасне. Метров через двадцать он обернулся. Горшеня, не покидая развилки, смотрел на него все с той же торжественностью. Убедившись, что его не преследуют, Сашка сделал еще несколько шагов и... провалился по пояс.
Слишком поздно он вспомнил, что здесь овражек, который зимой заваливает до самых краев. Горшеня, прекрасно знавший парк, переиграл его очень красиво: просто поставил себя, как шахматного ферзя, в самой важной центральной клетке. Делать нечего, пришлось возвращаться на тропинку. Не прокапывать же снежные тоннели.
Перед тем как приблизиться к Горшене, Сашка подобрал длинную жердь. Он прикинул: если Горшеня будет его глотать, он вцепится в жердь руками и в рот его будет не протолкнуть.
Горшеня с пониманием посмотрел на жердь.
(1Патологическая боязнь произнесения длинных слов.)
— Гуляешь? — спросил он.
Сашка ответил, что гуляет. Они помолчали. Горшеня сохранял ту же важность. Потом протянул рку и потрогал Сашкино плечо. Легко потрогал, но Сашка ощутил, что силы в этой жерди столько, что она смогла бы вбить его в снег как гвоздь.
— Хочешь нести? — спросил Горшеня. — Неси! Но будь осторожен! Горшеня тебя любит, но защитить не сможет!
Горшеня отодвинулся, и Сашка, теряясь в догадках, пошел в пегасню. Там он застал Даню, который топтался рядом с Макаром, подозревая, что тот украл у него скребок, чтобы почистить Грозу.
— Отдай, а! Мне в нырок идти! — повторял Даня уныло.
— Докажи! — орал Макар, колотя себя в грудь. — Он у тебя подписан? Все, отвали! Это мой!
— Вон твой сломанный валяется!
— Где валяется? Ничего не валяется! — Макар торопливо пнул что—то под кормушку. — Уйди, длинный! Еще раз подойдешь — врежу!
Что—то высчитывая, Даня посмотрел на совковую лопату в своих руках: