Череп Шерлока Холмса

Самым же любопытным для меня было то, что следы норвежца вели именно в монастырь Галдан. Теперь вы понимаете, Ватсон: если бы мне удалось установить истинную принадлежность ценного предмета, возможно, проблема посещения монастыря была бы решена! Я подумал тогда: вот он, мой единственный шанс! Если мне удастся решить этот небольшой ребус — возможно, передо мною откроются ворота монастыря, того самого, в котором побывал разыскиваемый мною Торстейн Робю. Ну, а если я потерплю фиаско, — Холмс развел руками, — что же, это никак не скажется на моей репутации детектива-консультанта. В Тибете, к счастью, не было ни Мэлоуна с Флит-стрит, ни нашего друга Лестрейда из Скотланд-Ярда. Словом, я начал действовать. Пробравшись сквозь толпу зевак, я попросил разрешения осмотреть барабан. Должен сказать, Ватсон, что я к тому времени вполне прилично изъяснялся на местном наречии и даже писал и читал. Монахи, хоть и неохотно, дали мне предмет, ставший яблоком раздора. Я внимательно его осмотрел и пришел к нескольким важным выводам. Несомненно, надпись была недавнего происхождения. Таким образом, можно было предположить, что обвинители правы. На барабане написано Галдан, но ведь монахи из Дасилхунбо утверждали, что надпись — фальшивая, сделанная поверх счищенной подлинной. А подлинная свидетельствовала о том, что реликвия принадлежит их монастырю. Краска, насколько я мог судить, имела растительное происхождение. Вот тут меня осенило! — в радостном возбуждении Холмс потер руки.

Можно было подумать, что все это происходит сейчас, здесь, на лондонской улице, а вовсе не в загадочной горной стране добрых два десятка лет назад. Я и сам был захвачен живописным рассказом моего друга и нетерпеливо спросил:

— Что же за мысль пришла вам в голову, Холмс?

— Вы знаете, милый Ватсон, что в поездках меня всегда сопровождает мой саквояж, — ответил он. — Среди прочего там находится набор реактивов, которые могут пригодиться для некоторых точных проверок. Например, имеются ли на внешне чистой поверхности предмета частицы некогда нанесенного туда красителя растительного происхождения. Я спросил у спорящих, можно ли соскоблить надпись. Один из монахов тут же категорически запретил. И я обратил внимание, что им оказался один из тех, кто обвинял монахов Галдана в мошенничестве. «Это доказательство! — сказал он. — Мы не позволим его уничтожить!» Пришлось мне объяснить, что если они счистят свежую надпись, то я берусь восстановить ту, которая была ранее… Так и произошло. Когда я нанес нужные реактивы на очищенную от краски грань ритуального барабана, на поверхности тут же проступила надпись «Галдан» — такая же, как только что счищенная. И значит, барабан и ранее принадлежал тому же монастырю, — тут Холмс весело рассмеялся. — Попытка посрамленных спорщиков обвинить меня в колдовстве и помощи заморских демонов не сработала. Монахи Дасилхунбо поспешно удалились, а ко мне обратился монах из Галдана: «Римпоче (то есть драгоценный, — пояснил Холмс), вы спасли нашу реликвию! Откуда вы, как вас зовут и не откажетесь ли вы разделить с нами скромную монастырскую трапезу?» Я объяснил, что я житель далекой северной страны, именуемой Норвегия, что зовут меня Сигерсон и что прибыл я в Тибет в связи с работой над книгой о нравах и обычаях этой любимой богами страны. И, разумеется, с удовольствием принял приглашение разделить с монахами трапезу…

Между тем мы сделали довольно приличный крюк, пройдя два квартала от дома, в котором, по предположению Холмса, еще недавно обитал преступник, а затем вернулись по другой стороне почти на то же место.

— Вот в этом доме, насколько мне известно, снимал квартиру убитый, — сказал Холмс, прервав рассказ. Подойдя к двери квартиры, где проживал покойный Раковски, он оглянулся, быстро осмотрел улицу, после чего молниеносно срезал печати, которыми была опломбирована квартира, и отмычкой открыл дверь. Пройдя вслед за Холмсом внутрь, я лишь подумал, что давно уже не удивляюсь столь вольному отношению моего друга к закону. Напротив — меня удивило то, что я вообще вспомнил об этом.

Холмс нащупал у двери выключатель, зажег электрическое освещение и приступил к осмотру. Едва я двинулся на помощь, как он повернулся и с улыбкой сказал:

— Ватсон, оставайтесь, пожалуйста, в центре и следите за тем, чтобы я ничего не пропустил. Вы же знаете мою рассеянность!

Я молча подчинился, хотя и прекрасно понимал: Холмса смущала не его рассеянность, а моя неловкость. Таким деликатным способом он решил обезопасить себя от помех с моей стороны. Прежде чем приступить к настоящему обыску, Холмс окинул комнату цепким взглядом.

— Обратите внимание, Ватсон, — сказал он, — в этой квартире тоже царит идеальный порядок. Не хуже, чем в той, что мы осмотрели ранее.

Я вынужден был согласиться. Действительно, комната покойного Раковски выглядела гак, словно ее убирали не раз в день, а, по меньшей мере, раз в час. Ни одного случайно оставленного предмета, мебель расставлена прямо-таки с математической аккуратностью.