Череп колдуна

- Золото, - говорил Кайтай, вынув из-за пояса монету, - очень красиво. - Он поднял монету так, что она засверкала в отблесках костра. Самый старший из кучки людей взглянул на монету и хмыкнул что-то, как показалось, неодобрительное.

- Очень отсталый народ, - сказал Кайтай, - не интересуются золотом. Интересно, чем же они заинтересуются...

Широко улыбаясь, он с дружеским видом присел рядом со старшим из мужчин. Затем он взял прутик и стал рисовать на пыли каменного пола.

Сначала он начертил трех человечков, показав, что они пришли издалека. Затем пририсовал фигурки поменьше. Он указал на себя, Оуэна, Зельзу, затем на рисунок.

- Друзья, - сказал он. - Люди. Понимаешь?

- А, - произнес тот. Он ударил себя в грудь: - Фепп - затем, указывая на каждого из членов группы в отдельности: - Фепп-хуу.

- Фепп-хуу, - повторил Кайтай и дотронулся до своей груди: - Кайтай. Потом показал на товарищей: - Оуэн, Зельза.

Теперь, когда контакт был установлен, племя Феппа стало более чем разговорчивым, и Кайтаю приходилось прикладывать немалые усилия к тому, чтобы хоть как-то сдерживать их словоохотливость. Наблюдая эту сцену, Оуэн впервые улыбнулся.

- А дружелюбные они, однако, - заметил он наконец. Голый ребятенок подполз к его ногам и поглядел снизу вверх своими большими глазами. Оуэн посмотрел на него и расхохотался, а ребенок засмеялся в ответ.

- Определенно, они пастухи. Пасут, наверное, овец или коз, - заключил Кайтай. - Здесь все племя целиком. Похоже, они не слыхали ни о каких других племенах в округе. Они кочуют тут в окрестностях, спят в развалинах или пещерах. По-моему, это очень доброжелательный и безобидный народ.

- Точно, - подтвердил. Оуэн, снова улыбнулся и вздохнул. - Зельза, я очень благодарен тебе. Но... что я могу поделать? Это безумие... оно накатывало уже там, в этом чертовом лесу. Я был как опоенный, и странность в том, что я не был Оуэном из Маррдейла. Если так и дальше пойдет...

- Я видела, как это начиналось, - сказала Зельза, - не забывай, я умею прозревать события.

- Ты как-то обмолвилась, что можешь помочь, - просительно заговорил Оуэн, - если я снова окажусь в том сне...

- Но если я покажу тебе, что твой сон приходит из давнего и уже не существующего прошлого, ты возненавидишь меня, - отвечала цыганка. - Скажи, ты все-таки веришь, что в этом сне ты видел жизнь, которая где-то еще есть?

- Я... я не знаю. - Он неотрывно смотрел в огонь. - Так тяжко, когда тебя заставляют отказаться от того, к чему стремился, тем более от того, что было там. Если бы ты только видела...

- Я увижу, - ответила она, - если ты позволишь. Дай согласие - и я отправлюсь туда с тобой и сама все увижу.

- Посмотрим, - хмуро отозвался он, - должен же я сделать что-нибудь, чтобы избежать следующего... наваждения. А не то проснусь и узнаю, что натворил еще что-нибудь, похуже прежнего.

- Кажется, мне удалось разъяснить им понятие "еда", - торжествующе крикнул Кайтай со своего места по другую сторону костра. Одна из женщин достала кусок мяса и с застенчивыми смешками и ухмылками насаживала его на длинный зеленый прут. Мужчина нырнул в темноту и появился с кожаным бурдюком, в котором, как оказалось, было что-то, напоминавшее напиток из перебродившего молока. Кайтай попробовал, и лицо его озарилось такой широкой улыбкой, какой Оуэн прежде никогда у него не видел.

- Это почти то же, что я пил ребенком на равнинах, - объявил он. Хорошие, очень милые люди. Ах... еще?

Пузырящееся над огнем мясо издавало аромат, противиться которому Оуэн был не в силах. Он уселся у костра, обняв колени и неотрывно глядя в яркое пламя. Спустя некоторое время он залез в свой мешок и отыскал там маленькую арфу; пристроив ее на одном колене, он начал подтягивать струны.

Увидев арфу, Феппово племя стало оживленно переговариваться, а один из них приблизился и с опаской дотронулся до нее. Оуэн улыбнулся ему и тронут струну - человечек в ужасе отпрыгнул.

- Не бойся, друг, - сказал Оуэн. Затем попробовал другую струну. - Я припоминаю песню из того мира, что был в моем сне... Вот послушай.

Он заиграл, и полилась незнакомая, звучавшая еще слегка неуверенно, мелодия, которая, казалось, металась от веселых аккордов до самых трагических. Кайтаю никогда еще не приходилось слышать, чтобы Оуэн играл что-либо подобное, и музыка эта почему-то беспокоила.

- Кажется, у нее есть и слова, - сказал Оуэн, не снимая пальцев со струн, - но я их забыл.

Народ Феппов, казалось, был потрясен. Та женщина, что держала ребенка, попятилась от огня, а другая прикрыла свой рот каким-то странным, словно ритуальным, жестом. Молодой мужчина подался вперед, широко и без выражения раскрыв глаза, будто в опьянении. Он ритмично покачивался и вдруг запел под звуки арфы.

- Он знает слова! - вскрикнул Оуэн, глядя на него во все глаза.

Одетый в шкуру человек пел негромкую, чарующую песнь, слова которой ничем не походили на тот язык, на котором только что говорил его народ. Оуэн аккомпанировал ему, перебирая струны.

- Кии-са, номапи, аб-мен, ахсвела хои, - пел человечек. А Оуэн, продолжая играть, стал подпевать по-другому: