Череп грифона

«Вполне естественно, что его интересуют странные вещи, ведь он и сам странный», — подумал Менедем.

— В то же время, — продолжал его двоюродный брат, — настоящий череп грифона порождает столько же вопросов, сколько и ответов.

Эти вопросы были на миг забыты, когда повар Киссида внес морскую собаку, политую растопленным сыром и сдобренную луком-пореем, а еще — свежеиспеченный хлеб.

Менедем позаботился о том, чтобы съесть достаточно хлеба и не выглядеть опсофагом, но поставленная перед ним порция морской собаки исчезла с изумительной быстротой. К его облегчению, и хозяин дома, и Соклей съели свою долю рыбы так же быстро.

Однако, дочиста облизав пальцы, Киссид спросил:

— И какие же именно вопросы порождает череп грифона? Для меня это всего лишь старая уродливая кость.

«И для меня тоже», — подумал Менедем.

Но Соклей ответил:

— Что ж, во-первых, почему из грифонов получились такие хорошие стражи скифского золота? Ведь зубы грифонов — или, во всяком случае, зубы этого грифона — больше подходят для поедания травы, чем для того, чтобы рвать и терзать мясо, как это делает лев.

Киссид заморгал.

— Мне никогда не приходило в голову взглянуть на его зубы. Да и кому бы пришло?

— Соклею, как мы видим, — пробормотал Менедем.

Он сомневался, что торговец оливками его услышит. К его облегчению, двоюродный брат, похоже, тоже не услышал этого замечания.

— И, как ты справедливо заметил, череп внешне напоминает старые кости, — продолжал Соклей. — Однако на ощупь не похож на старую кость. На ощупь это скорее камень, причем там и сям из него торчат кусочки камня. Почему черепа грифонов сделаны из камня, в то время как у всех остальных зверей они из кости?

— У всех остальных зверей они из кости? Об этом я ничего не знаю, — сказал Киссид.

— Назови мне хоть одно живое существо, у которого каменный череп, — с вызовом попросил Соклей.

— Что ж, к примеру, Гиппарх из форта в горах, — с совершенно серьезным выражением лица проговорил родосский проксен.

Менедем захохотал.

— Отлично сказано!

— Это точно. — Соклей имел вежливость тоже рассмеяться, но потом вернулся к сути вопроса: — Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы череп могли осмотреть философы?

— Старые кости. — Киссид покачал головой. — Ты никогда не выручишь серебро за старые кости.

— Мы не так уж много за него заплатили, — сказал Менедем, сильно погрешив против истины. — И Соклей надеется, что мы сможем заставить две философские школы в Афинах торговаться друг с другом, чтобы увидеть, которая из них сможет оставить у себя череп грифона. Поэтому мы еще сможем получить барыш.

На самом деле он в это не верил, но всегда принимал сторону двоюродного брата в спорах с посторонними людьми.

— Ради вашего собственного блага надеюсь, что так оно и будет. — Судя по голосу проксена, Киссид вовсе не был в этом убежден, но не желал больше спорить. — И я надеюсь, что остальные ваши сделки закончились удачно.

— Очень даже удачно, — ответил Менедем. — Мы, правда, не получили за благовония цену, которую выручили бы подальше от Родоса, но тут уж ничего не поделаешь. Если кто-то из местных очень захочет заиметь благовония, он вполне может сам отправиться в наш город и купить благовония на нашей агоре по той же цене, по какой их покупают родосцы.

— Жаль, что мы не сможем заставить Лицей и Академию торговаться друг с другом также и из-за тигровой шкуры, — печально проговорил Соклей.

— Что ж, этого мы и вправду не сможем. — Менедем хотел, чтобы двоюродный брат хорошенько это понял. — Но мы сумеем получить за нее больше в каком-нибудь другом месте.

Соклей кивнул, но вид у него был недовольный.

— Одни боги знают, увидим ли мы когда-нибудь еще череп грифона, мой дорогой, зато ты можешь не сомневаться, что в Элладу попадут другие тигровые шкуры, — продолжал Менедем. — Они красивые и должны приносить много денег тому, кто их продает. А вот о черепе грифона такого никак не скажешь.

— Это верно. — Голос Соклея прозвучал уже значительно бодрее.

Одна из ламп в андроне догорела, задрапировав комнату тенями и наполнив ее запахом горячего оливкового масла. Менедем ожидал, что Киссид кликнет раба и велит ему зажечь лампу снова, но вместо этого родосский проксен приложил ладонь ко рту, скрывая зевок, и слегка невнятно проговорил:

— Прошу прощения, почтеннейшие, но я иду в постель. Сегодня выдался хлопотливый день, и завтра меня ждет такой же.

Он поднял другую глиняную лампу и протянул ее Менедему.

— Я уверен, вы сможете найти дорогу в свою комнату. Спокойной ночи.

И он ушел, бережливо гася факелы по пути.

— Не самый тонкий намек, который я когда-либо слышал, — заметил Соклей.

В его тоне смешались гнев и насмешка.

В душе Менедема возобладал гнев, как это произошло с Ахиллесом в «Илиаде». Менедем считал, что у него даже больше причин гневаться, чем у знаменитого героя.

— Киссид с самого начала не очень-то хотел нас принимать, — прорычал он. — А теперь нарочно обращается с нами как последний скупердяй! Хорош проксен!