Черемуховый рай. Записки очевидца

Над Шариковой лохматой башкой сгущаются тучи. Гневается на Тоню директор Дома творчества писателей, багровеет, наливается дурной кровью, топает слоновьими ногами, колыхает пузо. Шарик на кого-то кинулся, штанину порвал. Кто-то не понравился Шарику, с палкой ходил. Ходящих с палками Шарик не принимает на нюх. Директор Дома отдал распоряжение: «Шарика — усыпить!» Кто-то из персонала ему подсказал: «На живодерню...»

Тоня держит Шарика на цепи, охраняет. Целые дни Шарик пролеживает в будке вялый, грустный. Дама-собачница (искусствовед) собирала в Доме творчества подписи писателей в защиту Шарика.

Как-то вечером мы пошли с ним гулять. На пляже я сел на лавку. Шарик лег у моих ног, тяжело вздыхал, совсем не бегал.

С Шариком дело плохо.

Тоня привязала его к сосне под своим окном.

30 июня. Сегодня с утра было восемь градусов, как сказал мужик у газетного киоска: «Восемь градусов жары». К вечеру разъяснило. В заливе на каждом камне сидело по чайке. Прилетели большие чернокрылые чайки, может быть альбатросы. Солнечные лучи ниспадали из облаков, как спицы в колесе небесной колесницы.

Зацвел шиповник. Еще не совсем опали цветы ландышей, но не пахнут.

Когда мы с Шариком приходим вечером с прогулки, он дает мне свою густошерстную шею — привязать. Скоро нам расставаться.

Мы с Тоней решили свезти Шарика в Зеленогорск в ветлечебницу — зарегистрировать, сделать прививку.

Шарика взяли на поводок, под морду ему привязали намордник. Тоня надела плащ-болоньку. На платформе Шарик почуял недоброе, лег. Электричка привела его в содрогание. В вагон пса втянули силком. Электричка залязгала, пес лежал на железном полу, подергивался. В Зеленогорске сам добежал до нужного места.

Тоня жаловалась врачихе:

— Он посторонних не любит, кидается.

Врачиха возражала:

— Ну а как же? На то он и собака.

Тоне хотелось разжалобить врачиху:

— Он грустный. Глаза у него грустные.

Врачиха посмотрела в глаза Шарику.

— Глаза у него веселые. Здоровая собака.

Мы посадили Шарика на процедурный столик. Ему закатали укольчик. Он и не заметил.

На станции Шарик уперся: опять в электричку? Ну, ни в какую. Пришлось взять его на руки. Он вытянул прямые лапы, не рыпался.

Вернулся домой с правами гражданства (жетоном), привитой. Приказ директора усыпить Шарика отсрочился, но не отменился.

Сегодня Шарик в первый раз сбежал от меня на прогулке. Хотя выражал мне любовь, когда я его отвязывал.

Чаичий вечер: чайки стоят на камнях, по чайке на камне. Залив зацвел. Очень тихо. Плавает утка-хохлатка с двумя утятами, уцелевшими от выводка.

Держатся холода, как начались в Духов день... Тринадцатого июля должно потеплеть, вернется лето.

Шарик усомнился во мне: я его уволок в то страшное место, где лязгает, скрежещет, — вот он и убежал.

Через какое-то время прошелестела весть о кончине Михаила Логиновича Сазонова. Земля да будет пухом тебе, пролетарский поэт!

Когда разрушится наша Держава, закроется и Дом творчества писателей в Комарове... И Шарика усыпят.

А Тоня живет все там же, ей некуда больше податься.

По веснам цветут черемухи. Пожил бы в черемуховом раю... но грехи не пускают.