Человек-землетрясение

Комиссар Розен несколько раз кивнул. Девчушка из бара и наследник миллионов… Вот еще одна любовная история, которую трудно понять, просто надо мириться с ней – современная сказка… Два человека из совершенно противоположных миров сходятся и хотят быть вместе. Всю жизнь? Или пока не пройдет угар? Что для Роберта Баррайса эта симпатичная, милая Марион Цимбал? Эта влюбленная в него до корней волос девушка, которая все глубже будет запутываться в противоречиях? Нужно ей помочь, подумал Розен. Необходимо вернуть ее из мира иллюзий. Этот Баррайс – холодный парень с ангельским лицом. Его мозг рождает только подлости. Так было в случае с Лутцем Адамсом. На гоночной машине они наскочили на скалу, Адамс – за рулем, но Баррайс летит, вопреки всем физическим законам, не вперед, а в сторону, с правого сиденья через голову Адамса в дверь, в то время как несчастный Адамс сгорает. Но кто пытается его в чем-то уличить? Они были одни, французские коллеги провели расследование на месте и закрыли дело как несчастный случай. Неужели и здесь произойдет то же самое с Ренатой Петере? Ну что такое следы шин Пирелли на мосту? Ни один из водителей, видевших, как Рената Петере сорвалась с эстакады, не заметил за перилами тень, хотя бы намек на второго человека. Никто. И все-таки кто-то наступал ей на пальцы, цеплявшиеся за решетку. Вскрытие это доказало с несомненностью. При падении таких повреждений не могло быть.

– Вы много пьете? – неожиданно спросил Розен. Марион Цимбал, не подготовленная к этому выстрелу, покачала головой.

– Мало. Даже в баре. Мы переливаем свои напитки, которые нам оплачивают, в медные ведерки, стоящие под стойкой, иначе мы этого не вынесли бы.

– Логично. Но вы любите курить.

– Тоже нет. Так, изредка сигарету.

– Значит, у вас сегодня был трудный день! Вы выпили полбутылки коньяку и выкурили по меньшей мере тридцать сигарет.

Дуброшанский встал, сел на кровать и принялся считать окурки в полной пепельнице. В глазах Марион вспыхнул страх. Розен хорошо знал эти беспокойные взгляды, легкие подрагивания в уголках глаз, большим усилием воли обузданные, крайне напряженные нервы, не желающие подчиняться.

– Точно, двадцать девять, – объявил, подсчитав, Дуб. – Бутылка наполовину пуста.

– Почему? – терпеливо спросил Розен.

– У меня было неспокойно на душе.

– С такой чистой совестью?

– В конце концов, ведь Боб арестован! – Она вскочила и опрокинула при этом табуретку. Розен нагнулся и снова поставил ее. – А вы ожидаете, что женщина будет так же спокойна, как полицейский, когда ее… ее… – Она пыталась найти подходящее слово.

– Говорите спокойно: возлюбленного, – Розен мягко улыбнулся, – когда посадили ее возлюбленного. «Возлюбленный» хотя и звучит несовременно и ваше поколение смеется над такими словами, но ведь в вашем сердце он занимает именно такое место, а? Пока не придумано замены для таких слов. Вы еще и плакали?

– Совершенно мокрый… – доложил с кровати Дуброшанский, держа в руке носовой платок. – Его можно выжимать. Четверть литра женских слез.

– Я не понимаю, что вы от меня хотите. – Марион Цимбал взяла себя в руки. Розен сразу заметил перемену в ней. «Теперь момент упущен, – понял он. – Дальнейший допрос – напрасная трата времени. С этой минуты она снова творение Боба Баррайса… или доктора Дорлаха». Розен был уверен, что умный адвокат давно нажал на все педали. Ему уже было известно, что Теодор Хаферкамп намеревался побеседовать с генеральным прокурором.

Розен поднялся. «Нужно иметь деньги, вот что, – с горечью подумал он. – Столько, сколько их у Баррайсов. Тогда и законы становятся пористыми, как швейцарский сыр, даже в Германии, якобы образце правового государства. А тот, кто, как мы сейчас, будет тупо выполнять свой долг, скоро расшибет себе голову о денежные мешки, из которых воздвигнут защитный вал вокруг бедного Боба. Крепость из мешков с деньгами – более неприступная, чем бетонный бункер».

– Пошли, Дуб, – резко сказал Розен. – Хватит пока. Марион Цимбал прислонилась к стене рядом с зеркалом. В ее лишь наполовину загримированном лице было что-то клоунское, оно было как бы разрезано пополам.

И только в больших карих глазах сквозили страх и недоверие.

– Это все? – тихо спросила она. Розен остановился у двери:

– А вы ожидали большего?

– Я думала, вы хотели спросить меня про Боба.

– Мы знаем достаточно.

– Но вы не узнали ничего нового… Розен снисходительно улыбнулся:

– Фрейлейн Цимбал, вашу защитительную речь, которую вы заучили, вы сможете произнести позже в другом месте. Мне это уже не надо. Но прислушайтесь к моему совету: чем меньше вы будете говорить, тем лучше для вас… А то из любви можно и в болото угодить и в нем бесславно утонуть. Всего хорошего.

На лестнице Дуброшанский догнал своего шефа. Ему пришлось возвращаться, потому что он забыл свою шляпу. Марион в оцепенении продолжала стоять возле зеркала, прижав руки к груди.

– Она лжет, – сказал Дуб.

– Разумеется. – Комиссар Розен засунул руки в карманы своего плаща. – Для меня будет делом чести выбить этого Баррайса из его крепости…