Человек в искусстве экспрессионизма

Однако дробление русского футуризма на группы и традиционное их соперничество мешали увидеть в их поэзии нечто общее, а именно – стилевое сближение на экспрессионистской основе. Полиструктурность и совмещение на коротком отрезке времени разных и равных культурных возможностей в рамках становления большого стиля эпохи усложняло общую картину литературно-художественной жизни. Так, деятельность общества художников «Союз молодежи» (1910–1914) была, по наблюдению Д. Боулта, отчасти созвучна немецкому и скандинавскому экспрессионизму. В 1910-е годы к оппозиции «реализм – символизм» прибавились такие оригинальные направления, как будетлянство, интуитивная школа эгофутуризма, аналитическое искусство П. Н. Филонова, музыкальный абстракционизм В. В. Кандинского, заумь А. Е. Крученых, неопримитивизм и лучизм М. Ф. Ларионова, всечество И. М. Зданевича, супрематизм К. С. Малевича, эмоционализм М. А. Кузмина, музыка высшего хроматизма А. С. Лурье и т. п.

Творчество неопримитивистов и лучистов группы М. Ф. Ларионова, по мнению Д. В. Сарабьянова, типологически являет русский вариант экспрессионизма. На выставках «Ослиный хвост», «№ 4» преобладали мотивы «заборной живописи» и маргинальные сюжеты из солдатской жизни, мещанского быта, ибо экспрессионизм растет и питается из хаоса человеческих отношений. Футуристы ощущали наибольшее совпадение с экспрессионизмом в пересмотре традиции, в поиске нового чувства жизни, в антиэстетизме.

В качестве названия литературной группы в России термин «экспрессионизм» введен И. В. Соколовым (1902–1974) летом 1919 года. Кроме группы Ипполита Соколова, существовавшей в 1919–1922 годах, к объединениям экспрессионистского свойства относятся фуисты (1921–1924), «Московский Парнас» (1922–1925) и петроградские эмоционалисты (1921–1925). Программные документы и поэтика этих небольших, но существенных для понимания русского экспрессионизма групп, возникших в послереволюционный период, составляли противовес формирующемуся ангажированному искусству.

Необходимо подчеркнуть, что самими представителями разных течений экспрессионистского толка «экспрессионистская поэтика» понималась преимущественно формально как определенная система или тип поэтических образов и принципов их создания. По мнению И. Соколова, суть экспрессионистской поэтики заключалась в достижении предельной экспрессивности в выражении чувств человека, «максимума экспрессии и динамики восприятия»⁸. Эмоционалисты под поэтикой понимали «передачу в единственной неповторимой форме единственного неповторимого эмоционального восприятия»⁹. Такие неповторимые формы передачи восприятия человека XX века, по наблюдению Н. Пестовой, обусловили необычайную плотность и многослойность образности, порой переходящей в «одну клокочущую косноязычь»¹⁰ и за это подвергавшуюся насмешкам и критике как «ненужная заросль внешней непростоты»¹¹ и как «испорченная неясностями». Но И. Соколов уверен, что «художественное творчество вообще идет не по линии наименьшего сопротивления, а, наоборот, через усложненную и затрудненную форму по линии наибольшего сопротивления»¹². Тот же принцип заключался в декларации В. Хлебникова и А. Крученых «Слово как таковое»: «Чтоб писалось туго и читалось туго неудобнее смазных сапог или грузовика в гостиной (множество узлов, связок и петель, и заплат, занозистая поверхность, сильно шероховатая…)¹³.

Воззвание экспрессионистов о созыве Первого Всероссийского конгресса поэтов. Весна 1920

Соколов И. Имажинистика.

Орднас, 1921

Несомненно, теоретическая программа экспрессионистов перекликалась с декларациями кубофутуристов, экспрессионисты выступали одновременно оппонентами и наследниками футуристов. «Самоценный образ», «образ как таковой» был провозглашен кубофутуристами, и с этим приходилось считаться, вырабатывая собственный принцип поэзии: не слово-символ с бесконечным количеством значений (символизм), не слово-звук (кубофутуризм), не слово-название вещи (акмеизм), а слово-метафора является основой экспрессионизма.

Вопрос о существовании в русской литературе и искусстве первой трети XX века явлений, родственных немецкому экспрессионизму, многократно обсуждался. Фридрих Гюбнер отмечал, что «единение немецкого экспрессионизма с иностранным стало создаваться как раз перед началом войны – крепко и ощутительно. Это тесное и дружеское единение распространялось почти так же тайно и незаметно, как в прошедшие века росла какая-нибудь религиозная секта»¹⁴. Трагическое мировосприятие, порожденное социально-политическим кризисом общества и крушением традиционных гуманистических ценностей, стремление изменить мир к лучшему оказалось близким русскому человеку. Россия, по словам Ф. Гюбнера, привила экспрессионизму «недостающую силу – мистицизм вольной веры» Толстого и Достоевского. Более того, Томас Манн в 1922 году писал: «Действительно, то, что мы называем экспрессионизмом, это только поздняя и сильно пропитанная русским апокалиптическим образом мысли форма сентиментального идеализма»¹⁵.

Соколов Ипполит.