Человек толпы

Дуэлянт принял мое предложение с видом чопорным и ultra recherché[157], и взяв меня под руку, отвел в свою комнату. Я чуть не расхохотался ему в физиономию, когда он принялся рассуждать тоном глубокой важности об «утонченно исключительном характере» нанесенного ему оскорбления. После утомительных разглагольствований в своем обычном духе он достал с книжной полки несколько ветхих томов, посвященных дуэли, и долго занимал меня ими, читая вслух и комментируя. Я запомнил только названия некоторых книг. Тут были: «Ордоннансы Филиппа Красивого о Поединках», «Театр Чести» Фавина, трактат «О разрешении дуэлей» Андигье. Он развернул также, с чрезвычайно торжественным видом, «Записки о дуэлях» Брантома, напечатанные в Кельне в 1666 г., – драгоценное и редкое эльзевировское издание на веленевой бумаге, переплетенное Деромом. Но он в особенности рекомендовал моему вниманию, с таинственным и тонким видом, плотный том In octavo варварской латыни, произведение некоего Геделнна, француза, со странным заглавием «Duelli lex scripta, et non; aliterque»[158], отсюда он прочел мне нелепейшую главу в мире относительно «Injuriae per applicationem, per constructionem, et per se»[159], добрая половина которой, по его словам, как раз подходила к его собственному «утонченно-исключительному случаю», хотя я не понял в ней ни единого слова. Окончив эту главу, он закрыл книгу и спросил, что я посоветую ему предпринять? Я отвечал, что вполне полагаюсь на его утонченное чувство чести и готов исполнить всякое его поручение; по-видимому, этот ответ пришелся ему по вкусу. Он написал барону записку следующего содержания:

«Милостивый Государь! мой друг мистер П. передает Вам эту записку. Прежде чем приступить к решительным действиям, я считаю своею обязанностью обратиться к Вам с просьбою объяснить мне происшествие сегодняшнего вечера. В случае отказа в объяснении мистер П. обсудит с кем-либо из ваших друзей условия дуэли. С совершенным почтением,

Ваш покорнейший слуга

Иоганн Герман.

Барону Рицнеру фон-Юнгу.

18 Августа 18**.

С этим письмом я отправился к Рицнеру, он принял его с поклоном и с важным видом предложил мне сесть. Прочитав записку, он написал следующий ответ, который я отнес Герману.

«Милостивый Государь! Наш общий друг мистер П. передал мне Вашу записку. По здравом размышлении я откровенно признаю требование объяснения с вашей стороны вполне уместным. Согласившись с этим, я тем не менее крайне затрудняюсь (ввиду утонченно-исключительного характера нашего столкновения и личного оскорбления, нанесенного с моей стороны) выразить то, что я имею сказать в свое оправдание, в словах, соответствующих всем мельчайшим особенностям и разнообразным оттенкам данного случая. Впрочем, я полагаюсь на ту крайнюю тонкость суждения во всем, что касается правил этикета, которая доставила вам такую громкую и заслуженную славу. Итак, в полной уверенности быть понятым, я позволю себе, вместо выражения каких-либо чувств с моей стороны обратить ваше внимание на девятый параграф главы об «Injuriae per applicationem, per constructionem et per se» в книге Сьёра Геделина «Duelli lex scripta, et non; aliterque». Ваша глубокая осведомленность в делах подобного рода убедит вас, что уже простой факт ссылки на этот удивительный параграф с моей стороны является объяснением, которое вполне может удовлетворить порядочного человека.

С истинным почтением,

Ваш покорнейший слуга

Фон-Юнг».

Господину Иоганну Герману.

18 Августа 18**.

Герман начал читать нахмурившись, но вскоре лицо его просветлело и озарилось улыбкой смешного самодовольства, когда он дошел до болтовни насчет «Injuriae per applicationem, per constructionem et per se». Прочитав письмо, он со сладчайшей улыбкой попросил меня подождать, пока он справится с трактатом, на который ссылается барон. Отыскав указанный параграф, он внимательно прочел его, закрыл книгу и просил меня, в качестве близкого друга барона, выразить последнему признательность за его рыцарское поведение, а в качестве секунданта передать, что его объяснение является, безусловно, вполне, совершенно удовлетворительным.