Человек с мешком

— Но сам его вид, — продолжал Бокут, — и потом то, что мы у него захватили… только у колдуна могут быть такие вещи!

— Да не колдун я! — Я вдруг понял, что так удивило во мне крестьян и Рэру во время первого с ней разговора. И почему она спрашивала, не колдун ли я. Более того, я понял, что она имела в виду, когда сказала, что оставаться здесь мне будет небезопасно! Я хорошо это понял! — Послушайте! Я очень издалека! Там у нас все так одеваются! Я только не знаю… что-то со мной случилось — и я попал сюда, к вам! Я понятия не имею, где нахожусь…

Я торопился, стараясь обратить на себя внимание — уж слишком неприятным образом стало всё оборачиваться. Мне совсем не улыбалось оказаться заподозренным в колдовстве, тем более что никогда этим не грешил.

Я даже перестал обращать внимание на Рыбца, который, чтобы утихомирить, тряс и колотил меня в спину весьма изрядно. Пока он, отчаявшись, не звезданул чем-то сзади меня по голове так, что я на какое-то время совсем отключился.

Когда я пришёл в себя — видимо, почти сразу же, — Рыбец поддерживал меня в стоячем положении за верёвки, а Ветриб говорил. Моего обморока, судя по всему, они не заметили.

— Я ничего не понимаю в этих ваших колдовских вещах… — услышал я снисходительный голос Ветриба, и на сей раз, похоже, он обращался именно ко мне. — Так что ты совершенно напрасно стараешься меня запутать своими словами!

Речь его звучала почти ласково, по-доброму даже, с совершенно неуместной здесь интонацией. И от этого несоответствия я почувствовал такую непроходимую глухую тоску, что сразу понял — дело безнадёжно. Ой плохо…

— Вот завтра Залиба вернётся — ему ты всё и расскажешь! Залиба — наш колдун. Он умеет спрашивать. Ему ещё никто не солгал. А Котубар ему поможет. Котубар!

С дальнего конца стола поднялась какая-то фигура и двинулась к нам. При ближайшем рассмотрении я с содроганием понял, что представлять эту гору мяса нет необходимости — род его занятий читался по внешнему виду без малейшего труда.

— Посади-ка, — обратился к нему Ветриб, — этого… Да смотри — получше посади! До приезда Потура в замок. И смотри! Сполна спрошу, если что! Понял?

Котубар в ответ слоноподобно поклонился, ни слова не говоря. И они с Рыбцом повели меня прочь из пиршественной залы. Я шёл как в бреду, автоматически переставляя ноги. Жуткая перспектива, представленная мною, почти начисто отбила у меня всяческое соображение.

ГЛАВА 2 Стены высокого замка…

И бледнел я на кухне разбитым лицом…

Кромешная тьма. Холодный камень. Мёртвая тишина. И твердить, что я больше не могу, никакого смысла. И биться головой о стенку — тоже. Я готов был бы зареветь, как в детстве, я даже уверен был, что мне от этого полегчает, — но не получалось.

Как назло. Ой худо мне было! Ой плохо! Отвратительно. Страшно. Никаких иллюзий относительно допроса у меня не было и в помине. Стоило один только раз на этого Котубара посмотреть. Колдуна же они наверняка будут допрашивать с особым пристрастием.

В довершение всего связанные руки затекли, и я их уже не чувствовал. Холодный камень не освежал — жёг, как сверхнизкая температура. Скорчившись, я переползал из угла в угол, стараясь хоть где-нибудь приткнуться. Мозг пылал.

Это была почти агония. Но при всём том я продолжал ясно сознавать происходящее. Настолько ясно, что содрогался, думая о том, что меня ждёт, если и впредь я не утрачу этой ясности.

Господи! Почему, за что? И ведь бессмыслица сплошная! Зачем нужно было попадать в другой мир? Чтобы в нём погибнуть?! Другого-то способа что, не было?! И что совсем уж хуже всего — у меня ведь всё время так!

По жизни! Либо бессмыслица какая, либо — облом. Вот как сейчас. Шёл к людям и… на тебе! Хотя так круто, конечно, не случалось, но если подумать, то чему удивляться? И ведь даже не поплачешься о напрасно загубленной жизни!

Поскольку ничего особенного-то в той жизни и не было. Так… Как у всех — так же и у меня. Чему-то учился, где-то работал. А глянь поглубже, и что? Вот то-то же.

Не понимаю. Не понимаю! Зачем я тогда в этот долбаный переход угодил?! Должна же быть хоть какая-то справедливость на белом свете! Вот так вот сидеть и точно знать, что тебя ждёт пыточный застенок! И что даже и выдать-то тебе толком никого и ничего нельзя, поскольку попросту нечего! Да пропади оно всё!

Наверное, я всё-таки отключился на какое-то время. Потому что, когда я открыл глаза, в камере обнаружилась крохотная отдушина. Где-то под потолком. И в неё проникал бледный, рассеянный свет.

Скрипя, как старый шкаф, всеми суставами, я зачем-то поднялся и почувствовал, что верёвки на мне ослабли. Потребовалось совсем немного, чтобы освободиться. Освободиться… Я беззвучно расхохотался.

Тем не менее, несмотря на всю ужасающую перспективу, я почувствовал себя почти счастливым. Только руки онемели так, что висели как плети. Зато по крайней мере можно было без неудобства ходить.