Человек с яйцом: Жизнь и мнения Александра Проханова

«Когда убили Кадырова, я был потрясен этой смертью чеченца-националиста, имама, который раньше призывал боевиков мочить русских. И он сделал этот выбор, видимо, трагический для него, непростой, понимая, что Чечня не справится с этой огромной махиной — Россией, пускай она ранена, смертельно даже, но сделал такой выбор, порвав со своими друзьями, вызвав в стране лютую ненависть, по существу обрекая себя на смерть. Я опубликовал передовицу, она называлась „Ахмет Хаджи Кадыров, ты слышишь меня?“ — такая эпитафия Кадырову и вообще чеченскому народу. Я там воспел русскую любовь и страсть к кавказцам, с которыми они воюют и которых они убивают со времен Лермонтова, написавшего „Валерик“. „Страны не знали в Петербурге, / и провожая вновь и вновь, / жалели сына в черной бурке / за чертову его любовь…“. И они пришли ко мне сюда, позвонили, принесли подарки, вина, коньяки. Говорили о моем творчестве, о романах. Они ведь очень чутки ко всему, что пишется о Чечне».

В «Идущих» Басаев наговаривает Литкину на камеру сочиненные Прохановым вдохновенные проповеди, которые без купюр можно печатать на сайтах сепаратистов: «Кавказ является истинным центром мира. Бог сотворил Кавказ как единый дом, под крышей которого живут благодатные народы. Отсюда началась история человечества. Чеченцы поставлены Богом охранять эти тайны, беречь их для будущего человечества… Русские пришли на Кавказ, разрушили общий дом… Они подключили огненную энергию Кавказа к своим чахлым пространствам, ленивому населению, сонной тусклой истории. Если бы не было Кавказа, не было бы русской культуры…».

Каковы, по его мнению, перспективы чеченской войны? «Думаю, у террористов нет серьезных перспектив, но взрывать они будут. Это будут взрывы не стратегические. Если они атомную станцию захватят благодаря нашему разъебайству, извините за выражение, или Путина грохнут благодаря предательству Патрушева, не дай бог, например, то это стратегические решения. А так это будет просто кровопускание, беда, как видите, Россия с этим справляется. В момент взрыва все распахивается, видно дно, вопль, слезы, но потом медленно все натекает и все смыкается. Но у них, я думаю, потенциал все-таки невелик. Они в конце концов выдохнутся. Как и в ту первую настоящую чеченскую войну Ермолова».

В «чеченских» романах Проханов, как и Толстой, исследует поведение человека перед лицом смерти; и оба романа, да, «абсолютно толстовские», но «Толстой так никогда не ездил. Его в севастопольский окоп или на рубку леса забросила офицерская служба, долг, я думаю, он не гонялся за ландшафтами, хотя потом он занимался тюрьмами, острогами, когда писал „Воскресение“, изучал, ездил. А у меня в моем творчестве всегда было так: был странный замысел, который часто формировался вокруг явлений значительных, часто катастрофических, и когда этот замысел начинал обретать контуры, какую-то нечеткую зыбкую структуру, я выезжал на ландшафт, и этот ландшафт служил для меня такой кормовой базой, я жадно ел этот материал. В результате либо структура менялась и усложнялась, либо внутри нее появлялись сочные, зримые явления».

В разговоре об «Идущих в ночи» и «Чеченском блюзе» мы сходимся на том, что в советское время автор таких романов навеки был бы окружен сонмом почитателей; тогда как сейчас… Проханов, впрочем, не согласен: «Их прочли. Оба романа прошли через „Наш современник“, оба романа прошли через „Роман-газету“, и оба романа были изданы книгами, и не раз. Критики, насколько я знаю, на них не было, кроме патриотической. Ганичев считает, что ничего более высокого, чем „Идущие“, он не читал за 20 лет. Бондарев считает, что это шедевр. В армии тоже. Трошев читал „Идущие в ночи“, оба романа читал Квашнин. Мне было приятно, что вертолетчики меня в Чечне возили как автора афганских и чеченских романов. В 2000-м я организовал писательскую поездку в Чечню, и меня, врага режима, там Казанцев наградил медалью. Армия прочитала этот роман. Генштабисты читали. В той степени, в какой вообще армия читает. Раньше-то брали тираж „Роман-газеты“ и забрасывали туда тысячами…».