После горбачевского заявления о грядущем выяснении «кто есть ху» на страницы прессы выплескиваются потоки «доносов». Оказалось, он был связан с Баклановым, с ГКЧП, а газета «День» была не просто «оплотом заединщиков», но лабораторией и штабом путча. Яковлев, предложивший на одном из митингов — «Проханова надо вздернуть на фонарь», срывает овацию. Эталонной психической атакой стало опубликованное в «Столице» «Открытое письмо соловью Генштаба» поэта Евгения Храмова, инспирированное прохановским интервью «Комсомольской правде», где автор, обращаясь к нему «Саша», на «ты», обвиняет своего экс-приятеля в том, что тот графоман, состоит на содержании у военных и связан с КГБ. Проханов тоже помнит Храмова, в частности, как тот однажды преподнес ему стихотворение, а через некоторое время оно обнаружилось в сборнике, посвященное еще кому-то: «я долго не мог понять — как это, это все равно что венок с одной могилы переносить на другую».
С мемуарами о Проханове-монстре выступил и Сырокомский, его бывший патрон в «ЛГ». По горячим следам выходит роман Евтушенко «Не умирай прежде смерти. Русская сказка», в котором есть целая глава про хорошо узнаваемого «Романтика Путча». «У него была сосредоточенная бледность земляного червя, неуверенная самоуверенность соловья генерального штаба и гордая жертвенная нервность скаковой лошади, которая сама себя впрягла в колесницу истории, то бишь в танки. Лицо его было истощено истерической любовью к военно-промышленному комплексу, танкам, подводным лодкам, реактивным истребителям, атомным бомбам, химическому и бактериологическому оружию и особенно к боевым ракетам, которые в своих социалистически колониальных романах он воспевал с военизированной эротикой… Он решил въехать в бессмертие на бронетранспортере… так настойчиво стал тереться о генеральские погоны, что на его доверительно прижимающемся к ним плече оставались предательски поблескивающие золотые ниточки. Он нашептывал генералам апокалиптические предсказания… Армия стала его Дульсинеей в хаки. С детства он смертельно боялся летать, а теперь чуть ли не со слезами выклянчивал, чтобы его взяли на борт вертолетов, полосующих пулеметными очередями афганские деревни… У него была идиосинкразия к алкоголю, но он, превозмогая отвращение, героически заставлял себя пить водку с генералами в саунах, да еще с притворным удовольствием крякая, как они, ибо это входило, по его представлениям, в понятие мужественности… Он был настолько вымотан своим любовным романом с Армией, что у него не оставалось сил на просто женщин, и, для того, чтобы у него с ними получалось, он ставил в интимные мгновения кассеты военных маршей, лихорадочно вызывая в памяти военные парады на Красной площади…». По сюжету, Романтик Путча является к Кристальному Коммунисту с просьбой вооружить его, но тот обращается с ним как с маньяком и истериком.
Вместо того чтобы сдаться и каяться, он, напротив, преувеличивал степень своей близости с ГКЧП. В ответ на доносы «Литературки» насчет связей с Баклановым он вытащил целую серию снимков, где они запечатлены вдвоем, и опубликовал их — нате, подавитесь, и написал, что считает его замечательным человеком, а вы ему и в подметки не годитесь. Сейчас, пожалуй, не очень понятно, что такого особенного в этих фотографиях: сидят два хрыча в костюмах за казенным столом и о чем-то беседуют — невыразительно. Это сейчас; тогда, увидев эту публикацию, новый главком, ельцинист, моментально вышвыривает редакцию с Крутицкого подворья. Все приходится начинать с нуля.
Глава 16