К началу 70-х Проханов попадает в заветную обойму — «Литературку» и «Правду». Он отменно зарекомендовал себя как компетентный этнограф и бравый военкор. Он с энтузиазмом тянет лямку, которую прочие золотые перья, охочие до поездок в капстраны, считали для себя зазорной. Отправляется в вояж по БАМу. Летит в Тынду. Проводит несколько недель на строительстве дороги Абакан — Тайшет, «на ровном плато Казахстана, как в „Буранном полустанке“ Айтматова». «Сжигая в баках тонны топлива» — 12 командировок в год — он фактически становится литературным дальнобойщиком, со всеми плюсами и минусами этой профессии.
Пользуясь неограниченными возможностями (корочки «ЛГ» и «Правды» служили пропуском куда угодно: в кабину локомотива и самолета, в капитанскую рубку, в переполненную гостиницу), 35-летний трэвел-райтер накачивает себя Сибирью и Казахстаном, отличающимися от среднерусских ландшафтами, природой. Как у всякого человека, который хоть раз летал на восток дальше Урала, у него кружится голова от величины территории СССР. Он одержим часовыми поясами, у него развивается наркотическая зависимость от географии, пространственная булимия, он никак не может насытиться: «Это были броски во все ландшафты, во все континенты».
Он дорвался не столько до вип-зоны, сколько до гигантского стимулятора, позволяющего ему чувствовать себя в центре мирового циклона, властелином вселенной. Ему ударяют в голову не только сами пространства, но и их доступность. Обеспеченный скоростным транспортом, он больше не ходит пешком, как тот печной отрок с посохом, новые средства и новые скорости порождают у него в голове ответную вибрацию и, некоторым образом, индустриальную революцию. Пока он еще не понимает, что станет трубадуром стальных роторов и бетонных градирен, но его энтузиазм по отношению к полатям и шесткам подостывает. То есть он по-прежнему калякает с благообразными селянами о видах на урожай буряка и притопывает ногой в такт, когда слышит задорную мелодию гармони, но, похоже, это уже не те люди, которые вызывают в нем желание провести с ними побольше времени. Он постепенно возвращается к своим ракетам и самолетам, но на другом витке.
В начале 70-х он перекрещивает СССР в два масштабных броска: с Востока на Запад и с Юга на Север. После даманско-жаланашкольских приключений «Литературка» командирует его в долгий вояж вдоль китайско-советской границы. Заручившись этим мандатом, он летит в Иркутск, садится на головной электровоз и движется на Восток, через Байкал, строящийся БАМ, плывет по Амуру, во Владивостоке перепрыгивает на океанское судно и финиширует на Курилах. Словно Фродо, ощущающий на себе зрак Мордора, он все время чувствует цепкий взгляд из-за кордона, это почти идея-фикс; мертвые с Даманского и Жаланашколя остались в его памяти навечно. Даже распивая капотную рюмочку с героями своих очерков, он успевает заметить, что с вышки китайский пограничник видит в сверхдальний бинокль, как сверкают грани их стаканов.
Затем он прорезает Среднюю Азию, плавает по Каракумскому каналу, исследует оксюморонные «рыболовецкие совхозы в пустыне» (через оросительные системы в пески пришла Амударья). Он рыщет здесь не просто как жадный бытописатель, но упивается «футурологией», доподлинно зная, что, после того как Иртыш и Обь перебросят в Арал, здесь будет советская Калифорния. Скомбинировав впечатления от этих двух командировок, он в 1974 году свинчивает из уже напечатанных очерков и нескольких новых глав конструкцию под названием «Кочующая роза». Как и большинство тогдашних его текстов, это роуд-новел, роман о путешествии журналиста по Западной Сибири.
— Странный какой-то, по советским меркам, главный этот ваш герой, спецкор: в первой же главе знакомится в иркутском ресторане с какой-то эстрадной певичкой и уговаривает ее прокатиться с ним по Сибири, а та в течение месяца ублажает его, пока он транжирит свои командировочные.
— Так бывает, на самом деле.
— А что это за женщина?
— Это эфемерная женщина.
— Ясно.
Амуры под перестук вагонных колес с певичкой, которая более строгому редактору могла бы напомнить скорее плечевую девку дальнобойщика, разбавляют горячечные очерковые главы про электриков, зоотехников, комбайнеров, шахтеров и геологов. Сам Проханов не употребляет слово «конъюнктурный» и называет эти очерки «наивными», «романтическими», но скептик, несомненно, обратит внимание на их «советскость» — слишком уже демонстративно стопроцентное соответствие доктрине соцреализма. Они национальные по форме и социалистические по содержанию, почти анекдотично соблюдены все требования: типичность (узнаваемые новые люди), классовость (представлены все советские сословия, но преимущественно занятые физическим трудом), оптимистичность (счастливые труженики, вооруженные техникой, с надеждой глядят в будущее), партийность (они в восторге от общения с корреспондентом центрального издания), идейность (труд для них — творчество и подвиг).